«Сноб» публикует монологи российских политехнологов о себе, России, профессиональных табу и о том, как заставить голосовать за «Партию любителей пива». Интервью и фотографии подготовлены журналистами Сергеем Простаковым и Сергеем Карповым в рамках независимого медиа «Последние 30», которое изучает постсоветскую Россию и ее трансформации. Полностью галерею политтехнологов можно изучить на сайте проекта.
T -
С 2001 года в большой политике, начинал карьеру в пресс-службе Путина, после возглавил этот же отдел в «Союзе правых сил» под руководством Бориса Немцова. Активно участвовал в политической жизни Башкирии сначала в качестве заместителя полномоченного представитель республики в Москве, затем как правая рука нынешнего главы региона Рустэма Хамитова. Считает электоральную политику своим главным практическим и исследовательским интересом.
В политике важны и рациональные аргументы, и эмоции. О последних часто забывают — и зря. Помните снижение рейтинга Путина осенью-зимой 2011 года? Я тогда специально провел несколько фокус-групп с избирателями, которые раньше голосовали за него, а тут вдруг решили, что больше не будут. Я пытался найти какие-то содержательные причины разочарования. Удивительно, но их практически не было. Люди по-прежнему одобряли курс Путина. Просто они вдруг захотели чего-нибудь новенького. В жизни так бывает: много лет живешь с женщиной, от которой ты когда-то был без ума, а однажды понимаешь, что что-то здесь не то. Вроде и хороша она как в молодости, и характер не испортился, и готовит, как раньше, замечательно, и детей любит — все вроде в порядке, а чего-то не хватает, какая-то искра исчезла. Иногда люди просто хотят перемен. Это чистая эстетика, здесь нет никакой логики. Вернее логика есть, но появляется она позже, задним числом в виде каких-то аргументов для самооправдания. В политике то же самое.
По первому образованию я учитель английского языка. Закончил педагогический институт в Уфе. Было это в далеком 1995 году. Сразу приехал в Москву, потому что меня порекомендовали в школу Службы внешней разведки. Не прошёл по зрению. Тем не менее в Москве зацепился. Пока шло оформление, удалось познакомиться с разными людьми. Человек, который курировал кадры в башкирском управлении ФСБ и который рекомендовал меня в школу СВР, как раз в тот момент был назначен полномочным представителем Башкирии в Москве. Когда я пришел к нему сообщить, что меня не берут, то набрался смелости и попросился в его команду, в полпредство. Он взял меня в протокольный отдел, а через год назначил своим помощником. Повезло.
Проработав несколько лет, я поступил на вечернее отделение в РАГС, где отучился на политолога. Так получилось, что сидел я за одной партой с сотрудницей Администрации президента, работавшей в пресс-службе. А её муж оказался главным спичрайтером Путина. После окончания Академии она меня с ним познакомила, и он пригласил меня к себе на работу. Так в 2001 году я оказался в Кремле.
Через год Борис Немцов позвал меня возглавить пресс-службу «Союза правых сил», который тогда активно готовился к думским выборам. В тот момент СПС постепенно уходил в оппозицию, но продолжал оставаться респектабельной парламентской партией. Поработал у Немцова, это была отличная школа. Другого такого человека (с такой скоростью реакции и таким живым умом) я в жизни пока не встречал.
Меньше чем через год меня снова сманили в Башкирию. Ушёл, потому что предложили достаточно высокую должность — заместитель полномочного представителя в Москве. В региональной иерархии это уровень министра, большой начальник. Мне еще 30-ти не было, поэтому купился. Да и постоянные конфликты в СПС надоели. Партийные активисты, в отличие от наемных менеджеров, народ очень нетерпимый. Чуть что не по их — сразу скандал. Никаких компромиссов они не признают, идейные люди.
В Башкирии тогда готовились к скандальным президентским выборам 2003 года — Рахимов против Веремеенко. Я отвечал за федеральный пиар и за GR в федеральных властных коридорах. Кампания была мощной, и если бы не Кремль, то Рахимов её скорее всего проиграл бы. Мне повезло, что я оказался тогда внутри. Я своими глазами видел, как проигрывает админресурс, как консервативный провинциальный избиратель вдруг заражается идеей обновления и голосует за московского банкира. Это была отличная школа. Когда я пришел в Башкирию во второй раз, уже при Хамитове, то увидел, что опыт 2003 года никого ничему не научил. Все делали ставку на админресурс, а электоральную работу считали глупостью. Я распечатал таблицу с результатами первого тура выборов 2003 года и всегда держал при себе. Когда глава администрации очередного района начинал меня убеждать, что «у нас все под контролем», я тыкал ему в лицо своей бумажкой и спрашивал: «Вы в 2003 году Рахимову, наверное, тоже говорили, что у вас все под контролем. А чего же у вас в районе Веремеенко больше, чем Рахимов набрал?» На это ответить они ничего не могли.
Надо сказать, что в Башкирии мало кто умеет по настоящему фальсифицировать выборы. Могут только в отсутствие наблюдателей переписать протокол. Как только на участках появляются нормальные обученные наблюдатели, желательно неместные, то всë — система сыплется.
Я упомянул, как консервативный и «вязкий» башкирский избиратель заразился идеей обновления. Знаете, если отбросить лишние слова, которых во время любой избирательной кампании, конечно, произносится немало, то практически всегда выбор, стоящий перед избирателем, можно свести к простой оппозиции: ты за статус-кво или за перемены. Главный аргумент любой оппозиции — «пришло время перемен», действующей власти — «не рискуй; доверяй тому, что знаешь». Перемены — это очень хорошо, но любой избиратель, голосующий за них, должен помнить, что с обещанием перемен к власти приходят не только такие люди, как Обама, но и политики, подобные Эрдогану.
Уже в 2008 году, когда Путин переезжал из Кремля в Белый дом, и шло переформатирование прежних команд, меня снова пригласили в аппарат правительства спичрайтером. Там я проработал до 2010 года, пока в Башкирии не поменялся руководитель.
Новый глава региона Хамитов пригласил меня сначала начальником своего секретариата, а меньше чем через год в должности заместителя главы своей администрации поручил курировать внутреннюю политику. Тогда шла подготовка к думским выборам 2011 года. После этого были выборы президента страны и несколько региональных кампаний.
Мне очень нравится заниматься выборами. Выборы — это квинтэссенция политики. Если ты занимаешься политикой, но не занимаешься выборами, то ты похож на человека, который долго практиковал каратэ перед зеркалом, но никогда не участвовал ни в одном реальном поединке. В такой ситуации у тебя всегда есть подозрение, что, несмотря на красивую технику, в настоящем бою у тебя может ничего не получиться. «Вдруг я ударю, а он не упадет», — думаешь ты. Можно придумать гениальную политическую стратегию, организовать отличную пиар-акцию, но без выборов ты не будешь до конца уверен в том, что ты поступил правильно. А избирательная кампания быстро все расставляет по местам: вот стартовый рейтинг, вот стратегия, вот результат. Все сразу ясно.
Я не полевик. В нашей команде они есть, и я ими восхищаюсь — это люди особого склада. Полевик умеет одновременно делать десять или даже двадцать дел: контролирует написание жалоб в избирком, организует разноску агитационных материалов, отправляет людей в пикеты, принимает отчеты групп контроля и так далее. Я так не могу. Хорошая речь пишется несколько дней: сначала нужно подумать, потом написать, потом еще раз подумать и переписать. Когда ты выстраиваешь медиа-план, придумываешь месседж кампании, то в твоём распоряжении исторические и социологические данные, подробные справки и материалы СМИ. Такая работа должна быть медленной и сосредоточенной. Именно это мне и нравится. Меня и моих коллег можно назвать «идеологами».
Политика — это текст. Об этом говорили Борис Гройс и Сурков. Гройс писал: «Экономика оперирует цифрами, а политика — словами». Логику экономики можно объяснить без букв, показав соответствующие цифры. Логику политических действий с помощью цифр ты не объяснишь, здесь нужны слова, складывающиеся в тексты. Поэтому литература и политика очень близки, особенно в такой литературоцентричной стране как Россия. Я рад, что когда-то попал в спичрайтеры и считаю, что путь из спичрайтера в политтехнологи абсолютно естественный.
Если Ельцину писали текст, и он произносил его дословно, то Путину обычно дают заготовку, а будет он ее читать или нет — не знает никто. Во время трансляций это заметно. Если ему что-то не нравится, то он отвлекается от текста, и начинает говорить своими словами. Письменный текст для Путина — не альфа и омега, а то, от чего он отталкивается. Ключевые тексты, такие как послания Федеральному Собранию, он правит всегда сам. За первый год работы у него, по-моему, серьезно подсело зрение — во всяком случае помню, как в какой-то момент нам велели сильно увеличить шрифты. Видимо, объем того, что ему приходилось читать, был очень велик.
В работе на региональном уровне мне очень сильно помогли приобретенные в Москве связи. У меня было много знакомых федеральных журналистов, с которыми можно было не дежурно, а, что называется, в нюансах обсудить ситуацию. В результате материалы получались с нужными акцентами. Без личного доверия такие вещи сделать нельзя. То же самое касается работы с федеральными чиновниками. Как известно, при Путине вся политика была очень сильно централизована и эффективно работать в регионе без московских связей стало невозможно. Если таковых нет, то ты и половины нужных тебе вещей организовать не сможешь.
Рахимову также, как и Шаймиеву в соседнем Татарстане политтехнологи были не нужны. А вот Рустэму Хамитову они понадобились, потому что в отличие от Рахимова он не политический монополист. Его назначили в пику Рахимову, которого отстранили от власти не так гладко, как Шаймиева. Отсюда и необходимость в услугах политтехнологов в сегодняшней Башкирии: Хамитову приходится бороться с наследием Рахимова. Политтехнологии нужны там, где нельзя просто позвонить и решить проблему криком. Минниханову в этом смысле проще. Поэтому в Татарстане чиновничий аппарат совсем не пуганный и в выборах совсем не разбирающийся. Они по-настоящему конкурентных кампаний вообще не видели. Когда они с ними столкнутся — для них это станет шоком.
Значительную часть жизни я проработал в госаппарате, но в целом быть чиновником — это не моя история. Я никогда не стеснялся это подчёркивать. Например, я старался ходить на работу без галстука, а по возможности и в джинсах. Видимо, это результат того, что как профессионал я формировался в 1990-е годы, а тогда быть креативным представителем негосударственного сектора было намного более модным, чем быть чиновником. Я попал под обаяние этой истории. Но есть противоположный тип людей. Они хотят быть чиновниками, им кажется, что это круто. Есть такие люди и среди политтехнологов. Это не только вопрос доходов, здесь есть и эстетическая составляющая: все-таки Россия слишком иерархичная страна и принадлежность к иерархии обладает особой притягательностью.
Я очень люблю читать про историю выборов. Бывая за границей, всегда пытаюсь найти англоязычный букинистический магазин и скупаю там книги пятидесятилетней давности. Очень обогащает. На самом деле всё уже давно и неоднократно случалось, поэтому вместо того, чтобы в очередной раз изобретать велосипед, ты можешь просто посмотреть, как на нём ехали твои предшественники. Подавляющее большинство пиарщиков, например, считают аксиомой то, что отвечать на атаки соперника не стоит. Оправдываться, мол, нельзя ни в коем случае. Но если ты знаком с историей президентской кампании Трумэна 1948 года, то ты знаешь, что иногда стратегия игнорирования приводит к поражению. Тогда безоговорочный лидер гонки Томас Дьюи проиграл безнадежно отстававшему от него в начале кампании Гарри Трумэну во многом именно потому что игнорируя нападки последнего, сам выпал из повестки кампании. На самом деле бывают ситуации, когда грамотно выстроенное оправдание может оказаться очень успешным. Любой человек, знакомый с историей выступления Никсона во время кампании 1952 года, впоследствии названным «Checkers speech», подтвердит вам это.
Последние полтора десятилетия были очень непростыми для отрасли. После отмены губернаторских выборов в 2004 году рынок очень сжался. Люди стали переквалифицироваться кто во что горазд в диапазоне от пресс-секретаря до рекламщика. Но с 2011 года рынок стал постепенно оживать. Хотя сейчас по нему очень сильно ударил кризис. Если ты в сентябре прошлого года вёл переговоры и кандидат с легкостью подписывался под бюджет в 70 миллионов, то через полгода он же говорил, что сможет найти максимум 30. Конечно же, сохраняется фактор административного ресурса. Но сейчас не так грустно, как это было после отмены губернаторских выборов. Внутриэлитные конфликты сильны, и они все равно выплескиваются в публичную сферу. Прошлогоднее иркутское поражение единороссов — яркий тому пример. Даже те политтехнологи, кто работал на «Единую Россию», в душе были рады, потому что это был удар не столько по единороссам, сколько по той идее, что чиновники сами могут сделать выборы. Иркутск напомнил, что не могут.
В промежутке между выборами политтехнологи каждый по-своему решают, чем им заниматься. У многих есть проекты, связанные с корпоративным PR. По уму хорошая избирательная кампания должна начинаться гораздо раньше, чем за три месяца до выборов. В Башкирии мы делали образцово-показательные полевые проекты, вовлекавшие во взаимодействие с властью по нескольку сотен тысяч людей и длившиеся по полгода. Это высший пилотаж — то, что американцы называют grassroots. Если заказчик умен, то к выборам он будет готовиться несколько лет. Очень важно заранее сформулировать месседж и, безжалостно отбросив все лишнее, сфокусироваться только на нем. Надо отказаться от всех «боковиков», какими бы симпатичными они не казались. Как сказал мне когда-то один опытный коллега: «После того, как ты сформулировал месседж, главное, что тебе нужно, — это победить свой собственный креатив». Если ты справишься с этой задачей, то к выборам подойдешь с внятным, чётко сформированным образом и никакой соперник тебе не будет страшён. В США это давно поняли и избирательные кампании там переходят одна в другую. На следующий день после того, как ты победил на выборах, ты начинаешь готовиться к переизбранию. Называется это permanent campaign.
И всё-таки в современной российской политике роль политтехнологов существенно ниже, чем в 90-е. Тогда власть реально распределялась через выборы, а значит именно профессионализм технолога оказывался тем ключевым фактором, который определял, кому достанутся скипетр и держава. Важнейшим инструментом политической борьбы были СМИ: политики заказывали друг друга журналистам. Сейчас они предпочитают обращаться к силовикам, это надежнее.
Я спокойно отношусь к идее сертификации политтехнологов. Если со стороны заказчиков на неё будет спрос, наверное, надо будет её вводить. Правда лично я с тем, чтобы меня спрашивали про сертификат или просили показать диплом о профессиональном образовании, пока не сталкивался. Ты просто рассказываешь заказчику, что, с твоей точки зрения, ему нужно делать и если он с тобой соглашается, то вы начинаете сотрудничать. Если твоё предложение ему не нравится, то никакой сертификат не поможет.
Поиск заказчика — это всегда индивидуальная история. Обычно кто-то кому-то тебя порекомендовал, и люди с тобой связываются. Это старая советская традиция, когда всё решается благодаря личным связям.
Есть ли у меня табу? Немного. Одно из них — никогда не рекомендовать заказчику использовать силовиков. Даже будучи во власти я никогда этого не делал. Я всегда понимал, что чиновничье кресло — это не навсегда, что рано или поздно придётся его оставить и выйти на улицу. И там, на улице, тебе будет спокойнее, если ты будешь знать, что силовики у нас в политике не участвуют. Понятно, что от меня мало что зависит, но это принцип. Надеюсь, что с его помощью я делаю мир хоть чуть-чуть лучше. Я, кстати, не один такой. Есть и другие коллеги, которые думают так же. Других табу нет. Я работаю и с властью, и с оппозицией. В одном регионе, я использую административный ресурс, а в другом ему противостою. Это нормально — такая работа. И с профессиональной точки зрения это очень полезно. Изучать ситуацию с двух сторон баррикад.
От предстоящих выборов нужно ждать существенного снижения результатов «Единой России». Скорее всего, упадёт явка. Если только не произойдёт чего-то из ряда вон выходящего, например, очередного двукратного падения курса рубля. Немало голосов отойдет малым партиям, которые всё равно не смогут преодолеть барьера. Я думаю так, потому что вижу, что избиратель растерян и не удовлетворен имеющимся партийным набором. Ему нужно что-то новое, но при этом не радикальное. Люди осторожны и ломать устоявшийся порядок, даже если они им недовольны, не хотят. Надежды, связанные с данным режимом, ещё не растрачены. Так что запас прочности у системы пока приличный. Хотя и эрозия тоже заметна. Еще год-полтора назад на фокус-группах у сторонников властей ключом били эмоции: они яростно доказывали, что Крым наш, американцы — мерзавцы, а те, кто против Путина, — предатели. Сейчас на уровне содержания то же самое. Однако эмоции почти исчезли. Все пропагандистские штампы повторяются с монотонностью троечника, который урок выучил, но только потому что так надо. Никакого интереса к выученному у него нет. Это объяснимо. Невозможно до бесконечности находиться в таком взвинченном состоянии, в каком находилась страна в течение двух лет после Крыма.
Известный парадокс авторитарных режимов — они очень сильно зависят от настроений граждан. Это только кажется, что на мнения людей им плевать. Умный авторитарный правитель понимает, что нельзя полагаться только на силовиков. Они ведь не в вакууме живут. Они тоже люди и чувствуют настроения других людей. Если они видят, что кроме них у тебя не осталось других сторонников, то почему они должны тебя поддерживать? Они тебя сдадут. Как это произошло с Януковичем или Волынским полком, который в феврале 1917-го отказался стрелять в бастующих петербуржцев, а через день и сам примкнул к ним. За последние 100 лет не было ни одного правительства, которое не рухнуло бы, после того как на улицу выходило 3,5% населения страны. Залог прочности любого режима — это уверенность правящего класса, что он занимает свое место по праву. А если он видит, что народ против него, если эта мысль визуализируется с помощью толп на улицах, то уверенность в своей правоте испаряется. Тогда рука обязательно дрогнет. Чтобы народ не вышел, правитель должен быть по-настоящему легитимным. Других гарантий сохранения власти нет.
Есть два вида легитимности. Первая — экономическая. Это когда ты решаешь проблемы граждан, и их уровень жизни растет. В этом случае они тобой довольны и им не очень важно, насколько законно ты занимаешь свое кресло. Вторая легитимность — процедурная. Это когда ты перестаёшь решать проблемы граждан, и их уровень жизни начинает падать. Вот тогда они начинают думать, а с какой стати именно ты управляешь страной. И если они вдруг вспомнят, что выборы ты сфальсифицировал, а оппозицию разогнал с помощью полиции, вот тогда у тебя проблема. Потому что людям становится ясно, что ты тиран и узурпатор, которого надо гнать в шею. Поэтому совершенно не случайно Кремль сейчас (в ситуации снижения уровня жизни) озаботился темой демократичности выборов. Отсюда и Панфилова, и праймериз, и фокусировка на тезисе об отказе от админресурса. Если одна подпорка начала шататься, то надо укреплять другую. Все логично, все по Хантингтону.
Удалить
-
{{fb}}
-
Материал добавлен в «Избранное»
Удалить материал из «Избранного»?
Удалить
Материал удален из «Избранного»
-
Максим Григорьев/ТАСС
Аббас Галлямов, политолог
Региональные власти показали свою полную неадекватность. Если бы Тулеев с самого начала поехал на место трагедии, встречался с родственниками, наказывал виновных, то и претензий к нему не возникло бы. Он ничего этого не делал и выпал из повестки. Все это интерпретировалось как то, что власть бесконечно далека от людей и равнодушна к их проблемам. Следующей ошибкой Тулеева были слова о том, что на площадь вышли «200 бузотеров». Прием - обвинять в любой сложной ситуации людей, что они работают на Госдеп, - казалось бы, универсальный. Но в такой ситуации он не работает. Это ведь не политика, это простые человеческие эмоции. Если власти в подобной ситуации будут противопоставлять себя людям, они проиграют.
Путинское большинство настроено антисистемно, и если Путин не будет разбираться с проштрафившимися бюрократами, то он из политика-одиночки, который единственный может навести порядок, превратится в главного чиновника страны. Его избирателю это совершенно не понравится. Хорошо, что Путин приехал в Кемерово. Плохо, что он никого не наказал и не пришел на митинг. Сейчас принципиальный вопрос - уволит ли он Тулеева. Когда любой ценой пытаешься усидеть в кресле, обвиняя родителей погибших детей в политической оппозиционности, то это выглядит бесконечно цинично и бьет по всей системе в целом. Если Путин оставит Тулеева, ответственность за его поведение ляжет уже на него.
С объявлением траура власти опоздали. Возможно, было нежелание портить позитивный настрой после выборов и была надежда, что трагедия окажется не настолько масштабной и можно будет обойтись минимальным ее присутствием в информационном пространстве.
Константин Калачев, руководитель «Политической Экспертной группы»
Отставка Тулеева должна была состояться давно, об этом говорили еще осенью 2017 г. Сегодня «в бою» проверялся возможный преемник Тулеева – Цивилев (бывший гендиректор угольной компании «Колмар», ныне – вице-губернатор Кемеровской области – «Ведомости»). Он бросился на амбразуру - и промахнулся: проявил себя не с лучшей стороны, даже стояние со свечой на коленях вряд ли исправит впечатление, которое создалось во время митинга.
Цивилев допустил несколько коммуникативных ошибок, когда начал искать врагов и обвинять отца погибших детей [в желании попиариться на трагедии]. Если бы он сегодня справился с ситуацией, это был бы преемник Тулеева. Теперь же все не так однозначно, как было еще вчера. В целом реакция региональных властей на сложившуюся ситуацию была безобразной. Сказывать о том, что вышли 200 оппозиционеров, - это ни в какие ворота. Я считаю, что Тулеев сам себя пережил: человек, который когда-то был профессиональным народным трибуном, сейчас похож на престарелого сатрапа, который заискивает перед царем и не может повторить собственные прошлые подвиги – выйти и пообщаться с людьми, разделить с ними скорбь.
Не вполне понятно, почему федеральные власти так долго держали паузу [с объявлением общенационального траура]. Возможно, ждали подтверждения данных о количестве погибших. Решение выглядит несколько затянутым, но в итоге Владимир Путин в Кемерово прилетел, с инициативной группой встретился, цветы возложил и провел совещание, на котором выглядел более чем достойно.
Андрей Колесников, руководитель программы «Российская внутренняя политика и политические институты» Московского Центра Карнеги
Власти повели себя как обычно – замалчивали информацию, поэтому люди из-за недоверия пытались проводить свои расследования, из-за чего появились слухи о большем числе жертв. Реакция федеральной власти была катастрофически медленной, объявление траура, да и вообще реакция Путина сильно запоздали.
Трагедия показала абсолютную неспособность разговаривать с людьми. Поведение Тулеева фантастическое - он извиняется перед Путиным. То есть власти подотчетны главному начальнику, а не людям. Рассуждения вице-губернатора, что все пиарятся на трагедии, - это общее место, когда власти не способны найти содержательный ответ на проблемы и отчаяние людей. Видно, что мандат доверия Путину очень условный: мы его подтверждаем, но только отвяжитесь от нас, дальше мы двигаемся по разным траекториям. И этим траекториям не сойтись никогда. Власть имеет только символическое значение и не имеет никакого отношения к решению проблем реальных людей.
Путин не принимает решений под давлением, особенно под давлением общественности. Поэтому он отправит Тулеева в отставку, но через какое-то существенное время.
Михаил Виноградов, президент фонда «Петербургская политика»
Федеральная власть стремится исправить ситуацию с задержкой реакции. И вроде бы делает все возможное - ведет себя сегодня так, как должна была вести вчера. Ключевая проблема федеральной власти - демонстрировать эмпатию, настроенность на одну волну со скорбью и гневом, которые испытывает российское общество независимо от политических взглядов. Назначение альтернативных скорбных мероприятий в Москве и Петербурге показывает, что эту эмпатию настроить не удается.
Что касается региональной власти, то есть ощущение, что Тулеев и его окружение остаются политиками ХХ века. Если кемеровское общество оттаяло от того цементирования, которое там было 20 лет, то областная власть исходит из того, что ничего не изменилось, что нет никакого кризиса доверия и ощущения власти одной из виновных. Социальные проблемы, которые есть в каждом регионе, а особенно в таком продвинутом, как Кемеровская область, не находили выплеска - и сегодня это выплеснулось в запросе на правду и недоверии к словам власти.
Не очень правильно в реакции федеральной власти перевести все стрелки на губернатора и мэра. Скорее всего, пожарный надзор ни тому, ни другому не подчиняется.
Но сохранение Тулеева на посту губернатора становится политически невозможным. Но неясно, как оформлять его уход, - идти ли на уступку общественному мнению или подчеркивать, что бунтовать нельзя. К тому же непонятно, на чем держалась 20 лет стабильность в регионе, - лично на Тулееве или эта система может функционировать без него. Потому что от этого будет зависеть подбор губернатора: надо ли с нуля создавать рухнувшую систему социальной стабильности или ее удастся воспроизвести без каких-либо трудностей.
«Приходится быть объективным, иначе спрос пропадет»
Сегодня в студии «Медиакорсети» Аббас Радикович Галлямов. Мы с ним знакомы 20 лет. Я сегодня прикинул – он, несмотря на то, что живет с нами, в Уфе большей частью, но политолог и политтехнолог, скажем так, общенационального уровня и масштаба.
От того, что человек ходит рядом с нами по уфимским улицам – это не значит, что он такой же провинциал как мы, и если вы хотите прочитать или узнать мнение Аббаса Галлямова по поводу разных происходящих и не происходящих в стране событий, вы находите его в ведущих изданиях разного толка. Все-таки, Аббас Радикович, – ты политолог или политтехнолог?
Ну, я практикующий политолог, то есть у меня, в отличие от просто политтехнологов, еще есть профильное образование, политологическое. Я даже диссертацию защитил в свое время, поэтому я, как играющий тренер, практикующий политолог. Практической работой я занимался постоянно и, наоборот, теоретической никогда не занимался, за исключением защиты диссертации. Книг я не пишу, лекции за редкими исключениями не читаю. Занимаюсь организацией избирательных кампаний.
- Давая комментарии, ты не подыгрываешь, скажем так, подопечным?
Нет. Мои читатели люди умные. Если они почувствуют, что я необъективен, спрос пропадет, поэтому ты в такой ситуации больше потеряешь, чем выиграешь, поэтому приходиться быть объективным.
У меня вопрос, связанный с Башкирией и оперативный теоретический повод в связи с ним – ну вот этот 17-ый год, в ходе которого появилась политическая и медийная субъектность кого-то, кроме главы республики. Скажи пожалуйста, то, что у нас в медийном поле отсутствуют правительство, вице-премьеры, там другие какие-то чиновники, ну в общем микроскопически пробиваются на фоне Хамитова – это осознанно, это технология, которая сложилась, или еще что-то?
Нет, назвать это технологией в принципе не стоит, это вообще характерно для авторитарных стран. У нас на федеральном уровне – не то же самое разве? Практически то же самое. Весь позитив связан с Путиным, весь негатив связан с кем-то из исполнителей. В этом смысле ничего уникального в Башкирии не происходило, при Рахимове тоже в общем-то. Он безраздельным хозяином был – понятно и что он безраздельный хозяин республики. Это не то, что придумывает политтехнолог, это просто – политики же все люди амбициозные – и вот амбициозный человек становится во главе региона или там страны и при этом его власть никем не ограничена, никем и ничем: ни политическими институтами, ни конкурентами.
Естественно, он разворачивается во всю свою ширь, а амбиций у него много, мыслей у него много – ему кажется, что он все знает, все понимает. Ну и вот журналисты его покорно пишут, выкладывают. Политтехнологи все это тиражируют. Это структурная проблема такая. Не то, что «я хитрый такой пришел сюда, придумал».
Конечно, я работал в этой же парадигме, я понимал, что если первого лица будет недостаточно, возникнет некий вакуум, который приведет к падению его популярности. Вот. В этом самая главная проблема на самом деле – в том, что и со стороны населения уже сформировался такой спрос. На протяжении сотен лет в стране авторитарного правления присутствовала вот эта вера в доброго царя-батюшку…
- Ну, губернатора.
Да, в каждом регионе свой царь. И правитель, который эффективно исполнял эту роль, его люди любили, а значит, он уже вошел в историю, как эффективный правитель. А если кто-то был недостаточно авторитарен и недостаточно присутствовал в информационном поле, он вошел в историю как слабак.
- В этом нет ли опасности?..
Конечно есть.
- …на данном этапе то, что кроме главного человека в Башкирии никого фактически не знают, как при Муртазе Губайдулловиче, ну всякое же возможно.
Да, главная-то проблема не в том, что не знают. Если люди станут полноценными политическими субъектами и будут присутствовать в медийном пространстве, их узнают, и этих счетоводов люди узнают. Почему никто не замечает премьер-министра Марданова? Он в принципе присутствует в медийном поле, какие-то совещания по телевизору показывают с ним, но он сам себя внутренне чувствует скованно, он внутренне понимает – он же хороший аппаратчик, он вырос в этой системе, у него чуть аппаратное очень сильное – и он понимает прямо нутром, что он не может себе позволить вести себя так, как например может себе позволить себя вести Хамитов.
- Как хозяин.
Да, как хозяин. И он вынужден выбирать выражения, ограничивать себя, а это даже вот на уровне психологии простой – люди это чувствуют.
Люди чувствуют, кто себя ведет как хозяин, а кто себя ведет, как подмастерье. И, естественно, никакого интереса у людей подмастерье не вызывает. Поэтому их можно в эфир выпустить, много показывать, но люди их даже не запомнят, это такая сплошная вереница каких-то чиновничьих лиц.
Не знаю, региональное может быть и федеральное мышление бытовое оно привыкло персонифицировать контору с человеком. И вот у нас получается дефицит некоторых институтов.
Это вообще главная национальная проблема – как раз вот эта персонификация. Вера в доброго царя. Это на самом деле уже какие-то гротескные формы принимает. Вот провожу, например, фокус-группы в среднероссийском городе. Сидят респонденты, спрашиваем их о ситуации в городе – да, мэр хороший, мэром мы довольны, он у нас, значит, скамейки новые поставил в парке, только недавно избрался, а уже помогает людям.
Ну, губернатор, да, губернатор у нас хороший, вот предыдущий был плохой, а этот новый вот пришел, при нем какое-то вот движение началось, перспективы какие-то появились. Путин-то вообще – ни одного слова критики в его адрес не услышишь, понятно, он великий, то есть вот все три уровня власти, который в стране существуют – муниципальная, региональная, федеральная – сами люди, персонифицирующие эти уровни, воспринимаются людьми позитивно.
Удивительно получается – люди, возглавляющие систему, хорошие, а сама система такая вот плохая. И эта мировая проблема - отчуждения человека от системы, - у нас она носит какой-то катастрофический характер.
Откуда берутся вот эта персонификация политическая, с которой мы начали? Политик понимает – и его политтехнолог понимает – что для него единственный способ стать популярным - это отстроиться от этой системы.
И каждый следующий политик приходит и начинает демонстративно систему критиковать и противопоставлять себя этой системе.
Хамитов же он в чистом виде показался таким народным. Он постоянно, на протяжении многих лет, ругает чиновников, которые на самом деле ему никакие не враги, потому что они выполняют его поручения, его приказы. Но он каждый раз, когда его в эфире показывают, кого-то разгоняет, критикует, распекает.
- Он ведь на самом деле не любит чиновников?
Хамитов вообще не любит людей. У него такой психотип - ему не надо вообще с людьми общаться. Он не любит людей в принципе, за исключением узкого круга своих близких к нему людей из семьи. Хамитов человек ученый, ему надо в библиотеке закрыться, сидеть и писать. И так он человечество осчастливит.
- Электронный документооборот можно внедрить там…
Он его и внедрял, чтобы людей поменьше видеть. Рахимову важно было с людьми общаться, он прям с удовольствием доходил до каждого. А Хамитов через силу это делает. Это особенный вот такой психотип. И это проблема, связанная не только с Хамитовым, Путиным. Это историческая проблема в России.
- А в общедемократическом плане это полезно?
Сам по себе факт конкуренции он и не в плюс, и не в минус. Политическая конкуренция существует всегда. В том числе и в самых авторитарных странах. Что, под Сталиным не было конкуренции? Конечно, тоже была.
- Тогда она принимала другие формы.
Да, вопрос в том, как имеющиеся элитные противоречия разрешаются. Если это разрешается в рамках официальных институтов, в соответствии с нормами закона, в соответствии с процедурой и законом, тогда это все оборачивается в интересах общества. Когда этого нет и нет законов, работают понятия и право сильного. И все непрозрачно, и неподотчетно.
- Доступ к силовикам.
Да, доступ к силовикам – один из ключевых ресурсов. Самый ключевой ресурс в стране. И в этой ситуации тогда на выходе получается, что вся та же самая политическая борьба, которая в демократиях работает на пользу рядового избирателя, в нашем случае, работает на пользу победителя. Но ни в коем случае не в пользу избирателя. Собственно говоря, вот и вся проблема.
- Но в то же время я так понимаю, что в скрытом kpi губеранатора – есть запрос и как бы требование соблюдения – хотя бы внешне – межэлитного консенсуса. Никаких лишних визгов, больше, чем нужно куратору, наверх чтобы не долетало. Чтобы субъект федерации не становился постоянным источником боли, и за это ответственность у зур-начальника самого большого.
Конечно. Наличие элитных конфликтов - это жирный минус в глазах Кремля.
Напротив фамилии Хамитова в Кремле уже появился очень жирный минус и не один. И, собственно говоря, разрешением конфликта с Ялаловым, например, Кремлю пришлось заниматься самому, то есть, Кремль уже понял, что Хамитов с этим не справляется, надо делать за него. А кому, собственно говоря, охота работать? Кремлю тоже неохота за Хамитовым выполнять его работу.
- У него субъектов в управлении 85 как минимум.
Ну да. И поэтому вот это и есть ручной режим управления. Посадил губернатора, непонятно зачем, который не справляется и, соответственно, в какой-то момент приходится за него заниматься его же собственными проблемами. А поскольку до всего руки не доходят, вот так у нас потихоньку все и разваливается. В итоге вся система функционирует неэффективно.
«Мелкие интрижки увлекают политика больше, чем простая работа для людей»
- Есть запрос на консолидацию сверху – хотя бы на видимую, чтобы тишь да гладь какая-то была.
Да, есть. И снизу запрос есть. Я прямо помню, когда здесь еще в Башкирии работал, в ходе одного из социсследований, очень жестко вопрос респонденту мы задали. Политики должны критиковать друг друга и конкурировать. Тогда в этой ситуации у избирателя появляется возможность сравнить их аргументы и принять осмысленное решение за кого-то голосовать.
- Как в политическом супермаркете.
Да. Совершать осознанный выбор. Есть и другая точка зрения, – когда политические конфликты - это плохо, все политики должны объединиться и совместно работать во благо народа. Вот какую из этих точек зрения выбрать, решать вам.
Больше 60% считают, что конфликт в политике это плохо, конкуренция – тоже. Такая идеалистическая точка зрения получается. Нигде в мире ее нет, но вот люди об этом мечтают, прям тоскуют об этом
То есть, запрос на консолидацию есть и со стороны Кремля, и со стороны общества. Но вот этой консолидации мы нигде никогда в жизни не видели, это утопия.
То есть ситуация, когда губернатор не выруливает межэлитные конфликты и когда в силу своего личностного строения не может быть арбитром, находиться над схваткой, он и не примыкает вроде никуда, и не разруливает, и получается такая ситуация отстранения, - вы там разберитесь и меня пожалуйста не беспокойте.
Да, в итоге система падает, конфликт выходит на поверхность, собственно говоря, все конфликтующие – если субъект, который регулирует процесс, то конфликтующий понимает: я 10% своего времени могу посвятить каким-то разборкам, но 90 или хотя бы 50% я должен посвятить делу, потому что с меня спросится. А когда некому спросить, то человек все 100% своего времени посвящает этим разборкам.
- Это очень увлекательное занятие.
Его власть от этого зависит. Соответственно, про существование народа, потребности которого он поставлен удовлетворять, он вообще забывает.
- Называется «работать для людей», если я не ошибаюсь.
Вот про то, что надо работать для людей, этот человек вспоминает все реже и реже, хотя в начале он искренне думает, что работает для людей. Но потом вот эти мелкие интрижки его увлекают все больше и больше, и работать для людей ему совсем некогда.
В какой-то момент к нему стучатся, говорят «Рустэм Закиевич, там надо для людей поработать». А в ответ: «Так, отойдите, не мешайте, мне некогда!» Потом со временем он вообще увольняет человека, который ему напоминает про людей. Берет того, который не будет ему мешать. Хочется же в окружении комфортных людей работать.
-Получается, мы не в государственной системе работали, а в какой-то корпоративной.
Ну да, она по форме была государственной, по сути же, была олигархической, конечно.
«Система деградирует, потому что арбитр – один. И это Путин»
Где арбитр? Выросшие новые политические субъекты, ни счетоводы, ни городской глава не может разруливать эти конфликты. Где? В Кремль не добежишь. Что происходит?
Да вот я и говорю. Поэтому все и деградирует, потому что арбитр один. Это Путин. И до него не добежишь. Ему до вас дела нету, он уже давно занят разборками с Америкой. Внутренняя политика ему уже неинтересна. Он там достиг всего, чего мог достичь. И в этом смысле на жалобы губернаторов, полпредов друг на друга – чувствуется, ему некогда этим заниматься, он отмахивает – да отстаньте. Ну и в этой ситуации, поскольку других арбитров нет, система начинает деградировать. И следствием чего является деградация? Экономика, социальная сфера и все, что мы наблюдаем. Уровень жизни падает. Это все же не из воздуха берется, не Обама виноват, не Америка.
Я локализую все-таки на Башкирию. Не только там кризис какой-то, падение там рубля, но общая есть своя доля и отсутствие…
В первую очередь, эта проблема связана с неэффективностью управления, неэффективностью политической системы, административной системы, неэффективностью принимаемых решений, неэффективностью контроля за их исполнением и так далее. На самом деле, все плохо работает, вся система, поскольку она вся держится на одном человеке, а человеку некогда.
- Мы так высоко не можем взлетать.
Это же имеет отношение не только к федерации, в Башкирии та же самая история.
«У Хамитова комплекс из-за того, что он не башкир»
Ты можешь сравнивать ситуацию в Башкирии с другими субъектами федерации, где ты бываешь. Мне интересен твой взгляд – у нас все так запущено или как-то еще можно жить?
На самом деле, у нас все не так плохо, как, наверное, в двух третях регионов, где мне за последние несколько лет довелось поработать.
- Где хуже? Какие конфликты?
В том или ином виде межэлитные конфликты есть везде. У нас они регулируются, конечно, не самым идеальным образом, но у нас есть серьезный запас прочности. Есть серьезная экономика, доставшаяся в наследство Хамитову. И тут как плохо ни управляй, это все продолжает жить, оно не умирает сходу.
- Очень трудно помешать тому, что уже давно отлажено.
Да. Но он же специально ничего не ломает, он же не глупый человек. В других регионах система разложилась гораздо больше, я бы так сказал. Наша тоже разлагается. Но у нее есть задел.
То есть поручения дает и не выполняет. Или не узнает, или не доходят. Или выполняют так, что потом хочется плакать, это ты имеешь ввиду?
Тогда я тебя спрошу, как аппаратчика – ты секретариат возглавлял, работал в референтуре правительства Российской Федерации, насколько я понимаю – и я хочу понять, вот эта вот система шакировская, она жива, она работает?
А что ты называешь шакировской системой?
Аппарат, команда административной системы, средние чиновники, которые вот там – всегда работают, солнце входит и заходит. У меня такое ощущение, что оно так и сохранилось, несмотря на все трансформации. Башкирский аппарат государственный – у него штабная культура высокая, эффективная?
Нет. Вообще шоком было, когда я приехал сюда из Москвы. Я до этого два года отработал в аппарате правительства России и привык к определенному уровню качества работы. Качество бумаг, проработки решений, аргументы, которые используются.
- Корова через «а» не написано.
Я даже о таких вещах не говорю, хотя там отрегулировано все, в Кремле даже скрепка – у скрепки есть две стороны одна коротенькая, другая длинная – вот коротенькая должна быть спереди. Там сама аппаратная культура такова, что как скрепкой бумагу скрепляют – там даже это регламентировано. Я уж не говорю о качестве самих бумаг. Эти решения могут не выполняться, но они прорабатываются в высшей степени качественно. Когда я приехал сюда, я, конечно увидел, насколько система здесь гораздо менее качественная, то есть, на протяжении многих лет она деградировала. Тут справедливости ради я скажу, что Хамитов ни при чем, он сам был в шоке. Он поэтому меня и пригласил – он сказал, я, конечно, совершенно не удовлетворен тем качеством документов, которые я получаю и то, что происходит затем с моими поручениями. Собственно, он за этим меня и позвал. Эту работу отладить. И перед тем, как заняться внутренней политикой, я год в общем этим занимался.
- Отладил?
Ну, я не скажу, что она какой-то идеальной стала, но в каком-то виде отладил. Невозможно одному работать за весь аппарат, за тысячи, десятки тысяч людей.
Еще одна тема, которая меня беспокоит до завершения нашего онлайна – извините, мы разговорились, давно не виделись потому что.
В связи с указаниями о добровольности изучения национальных языков в регионах здесь пошла некая волна. Я предполагаю, что она политически возникла из-за того, что – ну не только там кто-то инспирирует или финансирует – но из-за того, что аппарат хамитовский не находился в диалоге с реальными, с растущими лидерами этнической оппозиции, этнической мысли, скажем так, полностью это передоверив специально обученным людям.
Я бы описал проблему по-другому. Тут как раз я не думаю, что это недоработка аппарата, недоработка политического блока, там вполне профессиональные ребята сидят. Проблема связана с собственной политической позицией первого лица.
Сперва национализм здесь расцвел пышным цветом при Рахимове, потому что Рахимову это было выгодно для того, чтобы пугать Москву этими националистами: «Смотрите, если сейчас будете мне мешать, я с ними не справлюсь». Пришел Хамитов – у него собственная проблема с идентичностью, он же непонятно – не то башкир, не то татарин. Сами башкиры его не считают хорошим башкиром. У него по этому поводу есть серьезный комплекс. И он начал с ними заигрывать.
Это был настоящий популизм. И конечно в этом был источник их силы. Они понимали, что обладают какой-то властью над ним. Они понимали, что их требования он удовлетворяет. И он без необходимости, педалируя национальную тематику, пытаясь показать, какой он патриот, он на самом деле накачивал их субъектность. И по языку он без необходимости многократно божился и клялся в любви, ставя это в повестку.
Я вот не слышал ни одного распространенного предложения на родном, как он говорил, башкирском языке, из его уст. Кроме Рахим итегез.
Вот. А вот я помню даже в присутствии Медведева даже на заседании госсовета вдруг зачем-то – у него было хорошее выступление подготовлено, он его сказал, все было хорошо. И вдруг зачем-то он – я там сплю, мне во сне снятся бескрайние поля Башкортостана, прославляю небо, здесь, среди башкир, башкирский язык, могу на нем говорить. Медведев сидит такой удивленный – ты чего, что с тобой? Никто ничего не сказал, все вежливые. И он без необходимости эту тему вытащил и в повестку поставил. Он пытался показать, какой он молодец, но он-то одновременно будил субъектность этих людей. Или по Торатау, например, – тоже… Вот он их вытаскивал, пытаясь показать, какой он башкир, вот он их вытаскивал и в итоге он накачивал вот этих людей субъектностью.
- А какая взаимосвязь, почему ты вытащил этническую тему и Торатау?
Потому что пытаются же показать, что эта гора обладает неким сакральным смыслом для башкир. Я для примера это привел. На самом деле, просто это яркий пример такого настоящего мифотворчества. На ровном месте что-то придумали, создали какой-то фетиш.
Это спорная тема на самом деле. Не хотел в эту тему углубляться. Я надеюсь в следующих эфирах мы поговорим и о Шиханах и о том, как тебе нестрашно ходить на «Дождь».
И не только, Шамиль, на телеканал «Дождь» хожу, но и, например, меня вот сейчас на съезд «Единой России» пригласили, я полечу в Москву. И там буду в качестве гостя. Я это к тому, что я не односторонний такой человек, я универсал. Я и на «Дождь» могу сходить, и на съезд «Единой России».
- И оставаться самим собой.
С политологом, политтехнологом Аббасом Галлямовым
Ведущая Дарья Кучеренко
— Сегодня СМИ обратили внимание на то, что сын Рустэма Хамитова Камиль Хамитов получил должность топ-менеджера на заводе УМПО. Понятно, что сразу начались такие предположения, даже открытые заявления о том, что ясно, как сын главы республики получил такую должность. Насколько вообще, на ваш взгляд, оправданы такие мысли?
Аббас Галлямов
— Ну конечно, это ошибка со стороны Хамитова, не надо было вот так делать. То есть сын не должен…
Д. Кучеренко
— А если он талантливый? Если он такой хороший управленец?
А. Галлямов
— Ну, пусть свои таланты проявит в Москве там, не знаю, в Нижний Новгород поедет. Много регионов в стране, в принципе. Если ты действительно талантлив, не обязательно свои таланты проявлять в Башкирии, потому что эта клановость, семейственность являются реально актуальнейшей проблемой для России в целом и для Башкирии, в частности. Понятно, что интерпретации будут невыгодны, их лучше избегать. Даже в этом конкретном случае, я не знаю, может быть Камиль Хамитов действительно талантлив, поскольку и его отец очень умен, скорее всего, он и правда толковый молодой человек и достоин этой должности. Но, зная, какой будет общий контекст восприятия, я бы никогда в жизни не порекомендовал Хамитову это делать. Если бы он меня спросил, я бы сказал: «Не надо, Рустэм Закиевич, интерпретации будут невыгодны вам, вы замучаетесь потом доказывать, так сказать, что не верблюд».
Если ты действительно талантлив, не обязательно свои таланты проявлять в Башкирии, потому что эта клановость, семейственность являются реально актуальнейшей проблемой для России в целом и для Башкирии в частности.
Д. Кучеренко
— Если вообще говорить о близком окружении главы региона. Вы как-то комментировали ситуацию в Ивановской области по поводу того, что жена губернатора собирается провести какой-то фестиваль…
А. Галлямов
— Да.
Д. Кучеренко
— И вы говорили о том, что если жена губернатора начинает себя активно проявлять, то соответственно, ее муж сразу воспринимается как «подкаблучник». Для Башкирии насколько это актуально?
А. Галлямов
— Вы знаете, когда я писал про Ивановскую область, я использовал, так сказать, и свой собственный горький опыт здесь, в Башкирии. Потому что жена Хамитова здесь активна, она…
Д. Кучеренко
— Благотворительной деятельностью занимается.
А. Галлямов
— Да, она присутствует в медийном пространстве. И со слухами о том, что Хамитов «подкаблучник», я столкнулся, еще работая на Хамитова, и меня это тревожило, я с этим разбирался. Поскольку я тогда это осмыслил очень серьезно, поэтому я сейчас могу позволить себе давать советы в том числе и ивановскому губернатору и так далее. В целом, Россия, особенно сейчас, очень консервативная страна. И любой губернатор, любой политик, у которого активная жена, должен быть готов к тому, что любая его слабость будет интерпретирована как результат того, что он «подкаблучник». Люди ищут объяснения его ошибкам, слабостям, а активная жена рядом сразу наводит на мысль: «А может она там тобой управляет?»
В целом, Россия, особенно сейчас, очень консервативная страна. И любой губернатор, любой политик, у которого активная жена, должен быть готов к тому, что любая его слабость будет интерпретирована как результат того, что он «подкаблучник».
Д. Кучеренко
— Но есть же регионы, где женщины - губернаторы. Их там вообще не воспринимают, как людей?
А. Галлямов
— Нет, почему…
Д. Кучеренко
— Вы говорите, что консервативная у нас страна и если женщина управляет, то это плохо.
А. Галлямов
— Нет, нет, подождите, я не утверждаю, что когда страна консервативная, это значит, что женщина не может ей управлять. Конечно, может, даже в крайне консервативном государстве, как Екатерина, например. Все российские патриоты, которые являются консерваторами, они признают роль Екатерины II, и согласны с тем, что женщина может быть правителем. Но одно дело когда женщина сама правит, а другое дело, когда правит мужчина, но, по факту, он слабый, а она руководит им из-за кулис.
Д. Кучеренко
— То есть если женщина занимается чем-то, даже близко не связанным с политикой, все равно это будет восприниматься…
А. Галлямов
— Да сам факт, что она присутствует в медийном пространстве! Это было ровно то же самое, с чем столкнулся Горбачев. До него жен первых лиц государства в медийном пространстве не было, а тут вдруг появилась. Люди смотрели, сперва им это нравилось. Через несколько лет, когда в стране начались большие проблемы - экономика падает, уровень жизни снижается, национальные конфликты - у людей возникло ощущение, что Горбачев слабый. Почему слабый? Люди сами стали оглядываться вокруг в поисках ответа на вопрос, объяснения, почему так происходит. И тогда кто-то сказал, что вот у него жена активная, она всем рулит. И люди восприняли, мол, точно! Действительно же она активная, действительно же раньше не было жен на телеэкране, а теперь есть. И сейчас та же самая история.
У Рахимова жены на телеэкране не было, а у Хамитова она появилась. Объективно говоря, я, работая у Хамитова, никогда не видел подтверждения того, что она действительно на него влияет. Я думаю, что эти слухи сильно преувеличены. Я думаю, он не является «подкаблучником». Но тот факт, что большинство людей, которые знают о ее существовании, воспринимают его так, говорит о том, что это политическая ошибка, и когда-то — сейчас секрет раскрою — мы с ним это обсуждали.
Я сказал, что я считаю, что ее активное медийное присутствие - это угроза. Я ему рассказал про Горбачева, про то, что любой правитель, который не исполняет роль самого сильного - а ни Хамитов, ни Горбачев не исполняли роли самых сильных, они скорее самые честные - рискует тем, что его слабость будет интерпретирована так, что он «подкаблучник». Самый сильный, типа Путина, даже если у него будет активная жена, никто не скажет, что Путин «подкаблучник», потому что он исполняет роль самого сильного. В случаях с Хамитовым и Горбачевым это невозможно. Я Хамитову про это сказал, он согласился, сказал, что отрегулирует это. Она занималась благотворительностью, я ее по телевизору не показывал, в газетах ее не было, и насколько я мог, я купировал эту пробему. Поскольку я ушел, мои преемники решили, что пусть она присутствует во всех эфирах. Понятно, что незачем ссориться с женой правителя, если можно этого не делать.Объективно говоря, я, работая у Хамитова, никогда не видел подтверждения того, что она действительно на него влияет. Я думаю, что эти слухи сильно преувеличены. Я думаю, он не является «подкаблучником».
Глава Башкирии Рустэм Хамитов 11 декабря подписал указ о сокращении численности своей администрации. Указом была упразднена должность заместителя главы администрации – начальника секретариата, то есть, должность Аббаса Галлямова. И уже тогда стало ясно, что Галлямов снят со своей должности. Спустя неделю информационное агентство «БашМедиа», а затем и другие СМИ сообщили, что два заместителя руководителя президентской администрации - Аббас Галлямов и Марат Марданов получили уведомления об увольнении. Что, собственно говоря, и должно было произойти. Однако сам Галлямов в телефонном разговоре с журналистом не захотел ни подтверждать, ни опровергать эту информацию, такую же позицию заняла и пресс-служба Рустэма Хамитова.
Наши власти очень любят разного рода недоговорённости и готовы делать тайны из, казалось бы, самых очевидных фактов. В данном случае это и произошло и кроме усмешки вызвать уже ничего не может – не так уж важны нам эти комментарии. Мы твердо знаем – Аббас Галлямов больше не заместитель главы администрации. Остается еще только один вопрос: покинет ли он местный Белый дом совсем или его все же оставят где-то там, на должности помельче? Еще нужен он для чего-то Хамитову, или уже нет? Рискнет ли глава региона оставить при себе человека с таким скандальным багажом? Понимает ли, что сделав это, опустит самого себя до уровня Галлямова, возьмет на себя его скандальную славу и подпишется под всем, что тот наворочал в политическом пространстве республики.
Вот как прокомментировал указ главы региона председатель Российской партии народного управления Альберт Мухамедьяров:
Старая команда президента Башкирии в лице Аббаса Галлямова, Марата Марданова и отчасти Владимира Балабанова сделала всё для того, чтобы Рустэм Хамитов получил «врага» в моем лице и находился в конфронтации со мной и с партией РПНУ. Так эти чиновники пытались оправдать свою необходимость главе региона и свое присутствие на высоких постах. Но я надеюсь, что новый глава администрации региона Сергей Молчанов не станет повторять их ошибок. Думаю, что умудренный опытом административной работы, он понимает, что в любом случае диалог всегда лучше, чем то, что происходило с подачи Галлямова – длительная конфронтация с элементами политического садомазохизма.
Сегодня если спросить первого встречного в Башкирии, кто такой Аббас Галлямов, не так много найдется людей, которые не смогли бы вспомнить, кто это. Уж очень широкую популярность получил он нынешним летом, перед выборами. Можно сказать, несмываемую популярность. Каждый, кому знакомо это имя, уж если не скажет, то подумает: «А, это тот самый…». И когда вы где-то в интернете, в газете или по телевизору увидите или услышите это имя, память тут же услужливо подскажет вам: «Тот, который подкупом на выборах занимался, а его на видео засняли, скандал был грандиозный». Многие, наверное, вспомнят и свое удивление по поводу того, что он после всего этого продолжал занимать высокий пост в администрации Рустэма Хамитова и определять внутреннюю политику в Башкирии. Так же, впрочем, как и другой заместитель главы администрации региона – Марат Марданов, который в паре с Галлямовым был участником подкупа и деньги из «черной кассы» пачками раздавал, как это бесстрастно зафиксировала видеокамера.
Можно ли так попирать закон, здравый смысл и общественное мнение и оставаться наверху пирамиды власти?! Что думал об этом и чем руководствовался глава региона? Выходит, «команда Хамитова» - неприкосновенна, вне общественного мнения, вне совести, вне закона. Вообще-то, слово «команда» неприменимо к той кадровой чехарде, которую не прекращает уже по сути дела отрекшийся от звания президента Рустэм Хамитов. Если это мельтешение постоянно меняющихся фигур – команда, то Волга впадает в Северный Ледовитый океан! Недавно было подробно рассказано в СМИ: за три года своего руководства он уволил одного премьер-министра, девятерых заместителей премьера, 24 руководителя госорганов исполнительной власти и 59 их заместителей. Причем, увольнял во многих случаях как раз тех, кого сам же назначал. И в своей администрации троих руководителей уже сменил, последний – Владимир Балабанов, похоже, уволился вынужденно – как раз в связи со скандалом перед выборами, в который вляпались его заместители Галлямов и Марданов. Хоть и говорили, что Балабанов, будто бы, просто отработал свой срок, заранее оговоренный с Хамитовым, который его с должности «отпустил». Ну, не смог уговорить!
Если впечатать в поисковую строку любого интернет-браузера имя «Аббас Галлямов», то каждая вторая выданная по запросу ссылка выведет вас на материалы самых разных сайтов, порталов, информационных агентств и других СМИ, рассказавших в свое время о «башкирском Уотергейте» - том самом, благодаря которому в одночасье выросла до федеральных масштабов «слава» Аббаса Галлямова, Марата Марданова, Владимира Балабанова, Арсена Нуриджанова. Ну и Рустэма Хамитова, разумеется, - тут не тот случай, когда котлеты отдельно, а мухи отдельно. Тут каждый один без других немыслим, неотделим. Тем более, что общественному мнению, как и суду, вовсе не обязательны признания в соучастии, в подельничестве и в виновности. Если доказательства очевидны, общественный приговор, как и в суде, выносится и без признания вины. Общественное мнение судит еще более сурово, чем наш самый суровый суд: если чиновники лицемерны и коррумпированы, то такова и власть, которую они представляют. А вернее - подставляют.
Недавно «слава» Аббаса Галлямова поднялась на еще более высокий уровень - вся Россия покатывалась со смеху, когда узнала, что нашелся остроумный человек, который привел в башкирский Белый дом козла – в подарок самому известному нашему чиновнику. Примечателен комментарий самого Галлямова, который в телефонном разговоре сказал журналисту, что владелец козла, по его сведениям, террорист, и он - Галлямов - может гордиться такими врагами. В народе в таких случаях говорят: хоть стой, хоть падай. Полноте, Аббас Радикович, враги у вас, может быть, и были когда-то, но их автоматически не стало, когда вы своими действиями навлекли на себя позор и презрение, а ваша «непотопляемость» превратила вас в посмешище во власти, которую вы скомпрометировали до нельзя. Разве могут быть у посмешища враги?
В свое время Аббас Галлямов написал диссертацию, посвященную имиджу лидера в современной политике. Получил ученую степень, а потом на практике стал формировать имидж Рустэма Хамитова, его образ в глазах общественности. На фоне своего собственного образа – политического жулика и мошенника, пойманного на взятке, на попытке подкупа членов оппозиционной партии и преступного подлога документов партии. И образа душителя свободы слова в Башкирии, ведь были же обнародованы видеоматериалы, где он издевательски ухмыляясь, произносит незабываемую по своей циничности фразу «Задушим свободу слова» и где открыто признает, что за закрытием телеканала РЕН ТВ-Уфа и нескольких уфимских радиостанций стояла властная верхушка Башкирии.
Самое же интересное, что за спиной Рустэма Хамитова Галлямов распространял о главе сплетни и слухи. Доказательство - опубликованные видеозаписи, сделанные скрытой камерой членами РПНУ. На одной из них Аббас Галлямов самодовольно хвастается, что был свидетелем разговора Хамитова с первым заместителем Руководителя Администрации Президента РФ Вячеславом Володиным:
«…они ху… друг друга крыли при мне короче». Вот как он имидж Хамитову поднимал. Теперь все знают, какой Рустэм Закиевич у нас крутой!
А вот Аббас Галлямов теперь – никто. Он еще пытается напоследок отомстить Альберту Мухамедьярову, закрыть его радиостанции. Вот комментарий Альберта Мухамедьярова:
Считаю, что Аббас Галлямов и Марат Марданов мстят мне за проигранную ими «войну» (вспомните видеоскандал на выборах и обыски, проведенные ФСБ РФ в местной «Единой России»). Это их агония, ведь их сокращают в связи с реорганизацией АП РБ. Им уже вручили уведомления об этом.
Мало того, что они втянули в эту «информационную войну» главу региона Рустэма Хамитова, так теперь втягивают в неё Роскомнадзор, Службу судебных приставов, МЧС и другие федеральные ведомства. Надеюсь, что после их увольнения попытки давления на радиостанции, а также на мой бизнес прекратятся, ведь новый руководитель Администрации президента республики Сергей Молчанов умудрен опытом и понимает, что диалог всегда конструктивнее конфронтации.
P. S.: судя по всему, перед гражданином Галлямовым в полный рост открывается безрадостная перспектива стать фигурантом громкого уголовного дела, которое наверняка получит всероссийский общественный резонанс. Обыски, проводившиеся в Башкирском региональном отделении «Единой России» и в служебном кабинете Галлямова – звенья одной цепочки, которую, как нам стало известно, распутывает сейчас одно очень серьезное правоохранительное ведомство. Речь идет о десятках, а то и сотнях миллионов украденных рублей. И мы рассчитываем, что в ближайшем будущем сможем рассказать об этом подробнее.
