В Вашем броузере запрещена работа JavaScript.
Разрешите JavaScript, или многие возможности сайта будут Вам недоступны.
Статья 51
1. Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом.
2. Федеральным законом могут устанавливаться иные случаи освобождения от обязанности давать свидетельские показания.
В таких ситуациях теория Суда заключалась в том, что обвиняемый не подвергается судебному преследованию дважды за «одно и то же преступление», а скорее за отдельные преступления «против мира и достоинства обоих» суверенов и, следовательно, может быть наказан обоими. Точно так же лицо, совершившее серьезное преступление, не сможет эффективно иммунизировать себя от судебного преследования другого суверена за это преступление, убедив местных или государственных должностных лиц, чтобы она быстро признала себя виновным в совершении незначительного и незначительного правонарушения.
Комм. Апарова Т.В.
Положения статьи ориентируют на самые высокие международные стандарты, гарантирующие неприкосновенность личности.
В нашем конституционном праве такая норма логически вытекает из содержания ст. и Конституции и полностью соответствует ст.10 Всеобщей декларации прав человека 1948г., согласно которой «каждый человек... имеет право на то, чтобы его дело было рассмотрено гласно и с соблюдением всех требований справедливости независимым и беспристрастным судом». Конституция признает эту гарантию в качестве неотъемлемого права каждого человека на защиту себя и своих близких. В странах с демократическими правовыми системами право каждого человека не свидетельствовать против самого себя в уголовном деле или не быть принуждаемым к даче показаний против близких родственников считается неотъемлемым правом.
Содержание ст.51 полностью согласуется с Международным пактом о гражданских и политических правах (ст.14).
Надо отметить, что ст.51 фактически заявляет об осуждении тех незаконных методов, которые применялись в нашей стране в годы массовых репрессий, когда органы следствия и суда вынуждали людей из страха или под угрозами оговаривать себя и доносить на своих близких. Данная правовая гарантия будет способствовать также воспитанию в обществе новых высоких моральных правил.
Статья не содержит формальной оговорки о применении изложенных в ней положений только к уголовным делам, однако, фактически содержащиеся в ней гарантии имеют жизненно важное значение именно в сфере уголовного права и процесса. Часть 1 статьи затрагивает два круга вопросов, связанных с правом обвиняемого не свидетельствовать против самого себя, своего супруга и близких родственников и гарантией для супруга и близких родственников обвиняемого против привлечения к уголовной ответственности за укрывательство преступления, совершенного обвиняемым. Из анализа первого круга вопросов следует, что всякое признание своей вины должно быть добровольным. Самооговор, вызванный принуждением, угрозами и прочими мерами воздействия, не должен приниматься судом в качестве законного доказательства. Во многих странах (Великобритания, США и др.) недобровольное признание вины суды обязаны исключать из числа доказательств. Статья 51 имеет еще более широкое действие. Органы расследования и суд не вправе требовать или какими-либо методами добиваться не только признания вины, но и показаний, обвиняющих супруга и близких родственников даже при наличии фактов, при которых входящие в этот круг лица могли быть признаны соучастниками в преступлении.
Согласно примечанию к ст.308 УК РФ лицо не подлежит уголовной ответственности за отказ отдачи показаний против себя самого, своего супруга или своих близких родственников. Ненаказуемо также заранее не обещанное укрывательство преступления, совершенного супругом или близким родственником (прим. к ст.316 УК).
В то же время нельзя понимать как норму, исключающую всякое самообвинение, признание вины либо свидетельские показания супруга и близких родственников. «Никто не обязан», но каждый, естественно, имеет право давать такого рода показания. Целью предоставляемой ст.51 гарантии является недопустимость любой формы принуждения к свидетельству против самого себя или своих близких. Добровольно данные показания вполне допустимы, а оценка их истинности принадлежит суду. Однако и при добровольности свидетельских показаний привлечение к уголовной ответственности за укрывательство и недонесение супруга и близких родственников обвиняемого, безусловно, исключено.
Обе части ст.51 Конституции как нормы прямого действия затрагивают и материальное, и процессуальное право.
Однако, поскольку речь идет о первоначальном значении, судебная практика двойного суверенитета Суда весьма сомнительна. Когда Билль о правах был принят, принцип двойной угрозы понимался как обеспечение взаимной суверенной защиты. Кроме того, можно утверждать, что Четырнадцатая поправка, понимаемая как применявшая двойную защиту от государств, также является источником полномочий для федерального правительства по защите гражданских прав путем повторного судебного преследования в ситуациях, подобных делу Родни Кинга, но это не будет оправдывать право Суда на двойное государственное преследование.
В уголовном судопроизводстве, как ни в одной другой сфере, важны быстрые и решительные действия защиты. От них зависит вся перспектива расследования и суровость приговора. Многих неприятностей можно избежать, если правильно вести себя на начальном этапе следствия. Типичная ошибка подозреваемых – это дача показаний.
Лично мое мнение, так вообще на предварительном следствии нет особой необходимости давать показания. Почему? Да потому, что защите практически не известно, какими доказательствами располагает следствие или будет располагать в дальнейшем. Зачем же тогда вслепую строить какую-либо версию, которая, как выясниться в будущем, идет вразрез с совокупностью других доказательств, собранных следователем.
Привилегия против насильственной самокритичности. Третья процессуальная защита в Пятой поправке - это право не «принуждаться по любому уголовному делу быть свидетелем против». Это право часто упоминается как «Привилегия пятой поправки» или, более разговорно, как право «принять пятое». Верховный суд неоднократно подтверждал самое естественное понимание этих слов: обвиняемый по уголовному делу не может быть принужден давать свидетельские показания, то есть она не может быть вызвана на стенд, а затем будет удерживаться в неуважении к суду, если она откажется отвечать на вопросы, связанные с обвинениями против нее.
Любое разночтение и противоречие воспринимается судами негативно. Вы будете привязаны к своим показаниям, данным на следствии, даже когда поймете, что они явно не в тему, и Вам захочется их сменить. Но, увы, поезд уже будет далеко.
Показания никогда не поздно начать давать в суде. К этому времени Вы с адвокатом уже изучите каждую бумажку в уголовном деле, вам будут известны все собранные доказательства, которыми располагает сторона обвинения. Адвокат, Ваш защитник, будет иметь возможность проанализировать и оценить их и, таким образом, занять правильную позицию по делу и выстроить линию защиты.
Но на протяжении многих лет Суд читал в этих словах много дополнительных прав, как в уголовном зале суда, так и в отдаленных от уголовного суда местах. Калифорния, Суд отклонил калифорнийское правило доказывания, которое разрешило присяжным по уголовному делу рассматривать в качестве доказательства вины, которую обвиняемый не дал свидетельствам, - его молчание перед лицом доказательств, возбужденных против него. Причиной было то, что, если присяжные могут сделать отрицательный вывод из молчания обвиняемого, это может побудить обвиняемого, который предпочел не давать показания, чтобы принять решение, тем не менее, принять позицию, по крайней мере там, где обвиняемый считал, что его показания будут менее разрушительными, чем его полная тишина.
Ваши показания в суде будут стоиться с учетом обстоятельств дела, уже Вам известных. И никаких противоречий в показаниях на следствии и в ходе судебного разбирательства не возникнет. У прокурора не будет возможности уличить Вас в непоследовательности, так как показания Вы даете в суде впервые. Это Ваше право! И уж Ваш адвокат приложит все усилия, чтобы эти Ваши показания выглядели согласованными с показаниями свидетелей и потерпевших, и совокупностью других доказательств.
Зная, что присяжные могут нарисовать отрицательный вывод, юридически «не принуждаются» таким образом, что его презирают, Суд подразумевает, что истинная цель Привилегии пятой поправки заключается не только в том, чтобы защитить криминального ответчика от вынужденного самоуправления а также обеспечить, чтобы никто не был «хуже», утверждая Пятый, чем не утверждая его.
Идея о том, что «принятие пятого» не должна приводить к какому-либо наказанию, увенчалась успехом в условиях вне уголовного суда. Бродерик, полицейский отдел Нью-Йорка, был признан нарушившим права пятой поправки полицейского, когда он уволил его после того, как он отказался отказаться от Привилегии и дал показания перед большим жюри, которое расследовало коррупцию в полиции. Многие наблюдатели считают, что лучший подход в этих случаях заключался бы в том, чтобы обеспечить, чтобы продолжающаяся государственная занятость могла быть обусловлена предоставлением соответствующей информации, но что человек имеет право утверждать Привилегию в любом правительственном расследовании, связанном с ее государственной трудоустройством или профессиональной лицензией.
Давая показания на следствии, Вы всегда облегчаете работу следователя по собиранию и закреплению доказательств, которые он постарается повернуть против Вас. Конституцией нам дарован принцип презумпции невиновности. Так пользуйтесь им. Молчите до последнего. А это право – молчать – у Вас есть в силу той же самой Конституции.
Действительно, уже давно поняли, что Пятая поправка может быть подтверждена любым свидетелем в уголовном процессе и любым свидетелем в гражданском процессе, в большом жюри, законодательном слушании или в другом правительственном разбирательстве. По сути, слова «по любому уголовному делу» в Пятой поправке понимаются как не относящиеся к типу разбирательства, в котором может быть заявлено Привилегию, но как краткое изложение идеи о том, что от свидетеля не требуется ответы, которые могут быть использованы против него в настоящем или будущем уголовном деле.
Чтобы мои наставления для вас не были пустым звуком, а выглядели как-то нагляднее, я приведу жизненный пример из моей практики. Пример основан на реальном уголовном деле по обвинению в краже одного из моих подзащитных.
Как-то осенью, года три тому назад, мне позвонил из Екатеринбурга один из моих клиентов. Назовем его, допустим, Сергей. Я в тот момент находился в Кургане, где у меня было судебное заседание.
Учитывая его широкую применимость, Привилегия обычно упоминается как право против принудительного «самообвинения». Важно отметить, однако, в то время как присяжные по уголовному делу не могут удержать обвиняемого от дачи показаний против нее в любом случае, факт - в этих других настройках правонарушениям можно сделать отрицательный вывод из утверждения Свидетеля о Привилегии. В то время как Привилегия может ссылаться на любого свидетеля, правительство может победить Привилегию и потребовать, чтобы свидетель засвидетельствовал, предоставив свидетелю «иммунитет».
Сергей был женат, и у них совсем недавно родился ребенок. Его жена, как и он сам, были студентами УПИ, в Екатеринбурге они проживали на съемной квартире. Чтобы как-то жить, кормить себя и своего малолетнего ребенка, Сергей ночами на своей «девятке» занимался частным извозом.
По телефону Сергей сообщил мне, что он попал в неприятную историю. А именно то, что в отношении его возбудили уголовное дело по факту хищения трех тонн металлических труб.
За исключением обвинительного приговора за лжесвидетельство, ни иммунизированные заявления свидетеля, ни какие-либо доказательства, вытекающие из этих заявлений, могут быть допущены к ней в уголовном преследовании. Важнейшим и противоречивым решением, применяющим Привилегию пятой поправки вне уголовного процесса, является Миранда против. Для защиты подозреваемых в совершении преступления от не только «физической жестокости», но и «неформального принуждения», который является «неотъемлемым» в допросе в лишении свободы, Верховный суд в Миранде разработал ряд предупреждений, которые должна предоставить полиция до проведения досудебного допроса.
Сергей также сообщил мне, что его на завтра к себе вызывает следователь для производства каких-то следственных действий.
Я поинтересовался у него, давал ли он уже какие-нибудь показания следователю. Как выяснилось, показаний Сергей еще никаких не давал, а в отдел милиции приглашен по телефону.
Не вникая во все обстоятельства дела, я сказал ему, чтобы он завтра к следователю не ходил, на его телефонные звонки не отвечал. Я смогу приехать в Екатеринбург только через день, поскольку на следующий день у меня было назначено судебное заседание.
Лицо должно быть заявлено, что она имеет право хранить молчание, что любые заявления, которые она делает, могут быть использованы против нее и что она имеет право иметь адвоката, присутствующего во время допроса, включая право на назначенного судом адвоката, если она не может себе этого позволить. Суд признал, что лицо может «сознательно и разумно отказаться от этих прав». Критически, Суд разработал правило исключения для обеспечения соблюдения прав на предупреждения Миранды: если и до тех пор, пока такие предупреждения и отказ не будут продемонстрированы судебным преследованием в суде, никаких доказательств полученные в результате допроса, могут быть использованы против «подсудимого при судебном разбирательстве».
Ровно через день, ранним утром я приехал в Екатеринбург. Мы с Сергеем встретились, и он посветил меня в курс дела со всеми мельчайшими подробностями.
Оказывается, что накануне ночью, занимаясь извозом, Сергей взял пассажира, которого довез на указанный им адрес. Подъехав к невзрачной пятиэтажке одного из районов Екатеринбурга, Сергей заметил, что рядом с домом складирована приличная стопка стальных труб.
Некоторые заявили, что Миранда является лучшим способом регулирования полицейских допросов, чем подход к надлежащему процессу, который Верховный суд подделал в течение предыдущих трех десятилетий. Однако, по мнению некоторых судей, субъективная проверка «совокупности обстоятельств», разработанная Судом для определения того, является ли признание обвиняемого «непроизвольным», является громоздким. И это обеспечивало мрачное руководство как для нижестоящих судов, так и для правоохранительных органов, особенно в случаях без физического принуждения.
Не скрывая свой коммерческий интерес, Сергей спросил пассажира, кому принадлежат, увиденные им трубы. Пассажир пояснил ему, что эти трубы недавно выкопали с целью замены на новые работники местного теплопункта.
Кроме того, пассажир сказал Сергею, что эти трубы в ЖКО ему продали по цене металлолома. Следовательно, трубы теперь принадлежат ему.
Миранда, по мнению ее сторонников, казалось, обеспечила четкую линию в песке для всех. Миранда была спорной по многим причинам. В конце восемнадцатого века это понималось как запрещающее получение признаний посредством физического или духовного принуждения; последнее заключалось в принуждении человека к присяге Богу и утверждении истины - несомненно, принудительной в высоко религиозном обществе. Но почти два столетия спустя Верховный суд говорил, что Пятая поправка также запрещает якобы «неотъемлемое принуждение», которое существует в обычном допросе, если только предупреждения Миранды не будут даны и не будут отменены.
Сергей поинтересовался у своего собеседника, что он собирается делать с ними. На что тот ему ответил, что сдаст в металлолом. Но беда в том, что послезавтра ему необходимо срочно лететь по каким-то делам в Махачкалу. А трубами заниматься, совершенно нет времени.
Сергей, будучи по своей натуре хватким парнем, посчитал слова своего пассажира не иначе как коммерческим предложением. Недолго думая он сказал своему собеседнику – продай мне эти трубы.
Самое главное, что сами предупреждения больше напоминают законодательное нормирование, чем конституционное толкование. Суд в Миранде и два других дела, принятые незадолго до Миранды, как будто стремились к сокращению, если не к устранению, важного инструмента сбора доказательств по уголовным делам - допроса подсудимого при аресте.
В конце концов, кто бы не прыгнул на возможность иметь адвоката, прежде чем иметь дело с полицией? И ни один адвокат не позволил бы клиенту представить немедленный допрос, как знали все судьи. На самом деле, Миранда не помешала людям делать уличные заявления на вокзале, поскольку изначально некоторые из ее противников боялись и некоторые из ее сторонников ожидали. Это, по-видимому, является аспектом человеческой натуры, что многие недавно обвиняемые люди стремятся выйти из беды. Однако критики Миранды считают, что Миранда заметно уменьшила количество конфессий, позволив подозреваемым «защититься», а не подвергать сомнению; в то время как сторонники Миранды утверждают, что любое снижение признаний довольно скромно и отмечают, что сотрудники полиции научились жить с этим решением.
Одним словом, пассажир принял предложение Сергея, идя ему на уступки только потому, что у него совершенно нет времени заниматься этими трубами, так как срочно надо уезжать из города.
Договорившись, они условились встретиться завтра на этом же месте. Да, кстати, Сергей переписал паспортные данные своего контрагента для того, чтобы составить дома на компьютере договор купли-продажи.
В серии последующих решений Верховный суд дал дополнительные боеприпасы тем, кто считал Миранду не чем иным, как судебным законодательством, создавая исключения из общего правила исключения, о котором было объявлено. Нью-Йорк, Суд постановил, что, даже если Миранда будет нарушена, любые добровольные заявления могут быть допущены, чтобы напасть на доверие ответчика, если подсудимый встал на позицию. Куорлс, Суд признал приемлемым заявление обвиняемого, полученное без предупреждений Миранды, о том, где он скрыл свое оружие в супермаркете, из-за «общественной безопасности» необходимо немедленно обеспечить оружие.
На следующий день, встретившись в условленном месте, стороны подписали договор купли-продажи. Сергей передал продавцу деньги, в надежде вернуть их с существенной прибавкой. А продавец передал ему трубы, указав на них рукой, и сказав, забирай, вывози, теперь они твои.
Таким образом, сделка была совершена. Сергей, подсчитав свой будущий навар, начал листать страницы газет. Через объявление в газете, Сергей нашел организацию, которая занимается закупом бывших в употреблении стальных изделий.
Куорлз создал потенциально большую лазейку и подорвал конституционную основу Миранды, поскольку Суд сказал, что в этом случае не было «фактического принуждения», хотя предупреждения Миранды не были даны. В том же году Суд провел в Мичигане против Таккера, что исключающее правило Миранды применялось только к заявлениям ответчика, а не к показаниям других свидетелей, обнаруженных полицией на основании заявлений обвиняемого. Десять лет спустя Суд постановил, что эти заявления, вызванные нарушением Миранды, могут быть использованы в процессе депортации.
Нанял грузовичок «воровайку». Это такой автомобиль, который сам грузит, сам везет. И со спокойной совестью начал осуществлять погрузку приобретенных им труб.
Погрузкой заинтересовались рабочие теплопункта. Они спросили Сергея, куда же это он собрался везти трубы, которые принадлежат местному ЖКО.
Сергей был сильно удивлен такой постановке вопроса. Достал из кармана договор купли-продажи и начал им размахивать, доказывая, что данные трубы принадлежат на праве собственности только ему.
Однако даже после Дикерсона масштабы и статус Миранды остаются неясными. Мартинес, четыре судьи прямо признали, что нарушение Миранды не является нарушением Привилегии пятой поправки, которая только запрещает правительству принимать принудительные заявления в последующем преследовании подозреваемого. Два других судьи, совпадающие, отличались этим «основным» запретом и «расширениями», такими как Миранда. Суд также еще больше урезал правило исключения Миранды, содержащееся в Соединенных Штатах против Патане, что до тех пор, пока заявления ответчика являются добровольными, любые физические плоды их допустимы.
К этому времени в эпицентр возникшего конфликта прибыл бригадир и еще несколько сантехников. Трубы Сергею вывезти не дали. Погрузка была заблокирована. Водитель «воровайки» занервничал, потребовал от Сергея оплатить час простоя. Взял деньги и от греха подальше убрался с глаз долой. Правда, номера его машины бригадир успел сосканировать себе в блокнот.
Сергей не переставал возмущаться такому вопиющему безобразию. Буквально вчера он подписал договор и отдал несколько тысяч кровно заработанных рублей своему контрагенту.
Вскоре вся честная компания переместилась в помещение теплопункта. Где бригадир еще раз осмотрел договор купли-продажи и позвонил своему вышестоящему начальству, чтобы доложить о случившемся инциденте.
В это время Сергей, брызгая слюной, не переставал возмущаться действиями этой сантехнической компании. Он требовал объяснить ему, в чем все-таки дело. Почему он теряет здесь свое время и деньги, потраченные за найм грузовика. Выхватив у бригадира телефонную трубку, Сергей стал громко упрекать своего абонента в случившемся безобразии, доказывая свои права собственности на спорные трубы. Как выяснилось впоследствии, Сергей разговаривал по телефону с инженером ЖКО, курирующим данный теплопункт.
В конечном итоге Сергею пришлось покинуть теплопункт, как говорится, не солоно хлебавши.
Но на этом история не закончилась. Спустя несколько дней, Сергею позвонил на мобильник следователь. Оказывается, перед тем как покинуть теплопункт, Сергей по просьбе бригадира оставил ему номер своего телефона.
Следователь настоятельно просил прибыть Сергея в следственное управление. Дальше, как я уже говорил, по прибытии в Екатеринбург, мы с Сергеем направились в районное УВД знакомиться со следователем.
Следователь предъявил нам постановление о возбуждении уголовного дела в отношении Сергея. Заполнил анкетную часть протокола допроса подозреваемого и попросил дать показания по существу дела.
Но показания, конечно же, мы в соответствии со ст. 51 Конституции РФ давать отказались. Что и было отмечено в данном протоколе.
Примерно месяца через полтора Сергею было предъявлено обвинение по ч. 3 ст. 30, ч. 2 ст. 158 УК РФ. Внимательно ознакомившись со всеми материалами уголовного дела, мы начали ожидать суд.
При ознакомлении с материалами дела я обратил внимание на следующее обстоятельство. Все, как один, свидетели обвинения в своих показаниях подробно описывали картину погрузки труб на «воровайку». Они также не отрицали и тот факт, что Сергей постоянно утверждал, что трубы принадлежат ему по договору купли-продажи. При этом неоднократно показывал этот договор рабочим, а бригадиру даже дал возможность ознакомиться с ним.
Из показаний бригадира было видно, что он внимательно прочитал предъявленный Сергеем договор. Из договора он понял, что некто, фамилии и имени он не помнит, продал Сергею трубы в таком-то количестве, таких-то размеров. Одним словом договор, как договор. Самый обычный.
Из показаний инженера, с которым Сергей разговаривал по телефону, также было видно, что Сергей в разговоре упорно настаивал на том, что трубы принадлежат ему, ссылался при этом на договор.
Немного подумав, я пришел к выводу, что обстоятельства по делу складываются очень даже неплохо. А именно, все свидетели подтверждают факт погрузки труб в грузовик. Хорошо. Мы с этим согласны. Ведь от этого никуда не уйдешь, как говорится, факт упрямый.
Далее. Многие свидетели также упоминают некий договор, который Сергей постоянно демонстрировал всем. Бригадир вообще читал текст договора. Но, к его «сожалению», данных о продавце он не запомнил. Как говорится, умер Максим, ну и…бог с ним. Это тоже нам на руку.
Инженер в своих показаниях подтвердил, что Сергей, во время телефонного разговора с ним, настаивал на том, что трубы принадлежат ему, и что им придется компенсировать его убытки.
У меня даже вызвало улыбку то обстоятельство, что все, как один, свидетели обвинения давали показания, очень даже выгодные защите. Но сами они этого, конечно, не понимали. Ладно, они, но как не заметил следователь, что все его обвинение основываются на показаниях по сути свидетелей защиты. Ну да это уже проблемы следователя.
Согласовав со своим подзащитным позицию, разработав тактику поведения в суде, нам оставалось ждать судный день.
И вот этот день настал.
Прокурор, как и полагается, зачитал текст обвинения. Судья спросил подзащитного, признает ли он себя виновным. На что Сергей ответил, что ему понятно, в чем он обвиняется, но виновным себя не признает.
Первыми были допрошены свидетели обвинения, которые дали показания, аналогичные своим показаниям, данными ими на предварительном следствии.
После чего приступили к допросу подсудимого, то есть Сергея.
В судебном заседании Сергей дал свои самые первые показания по обстоятельствам дела, скорректированные нами под показания свидетелей обвинения. То есть они полностью были согласованы с показаниями всех свидетелей. Следовательно, его показания выглядели в наивысшей степени правдоподобно. Сергей пояснил суду, что такого-то числа, такого-то месяца, он заключил договор купли-продажи с неизвестным ему гражданином. В настоящее время он не может назвать его имени, так как имя не помнит. Сам договор был утерян, поэтому продемонстрировать его суду он не имеет возможности.
После чего, Сергей пояснил, что после подписания договора, он передал продавцу определенную сумму денег и на следующий день приехал забирать трубы. Вывезти трубы ему не удалось по причине того, что работники теплопункта начали оспаривать право собственности на них. Попросту не дали ему их вывезти. Возникла спорная ситуация. Ему пришлось усердно доказывать свои права, ссылаясь на письменный договор, который в тот момент находился у него на руках.
Показания Сергея один в один сочетались с показаниями всех допрошенных свидетелей обвинения. А это просто великолепно. Получается, что ни один свидетель, по сути, не опроверг версию подсудимого Сергея. А напротив, все свидетельские показания в совокупности подтвердили показания самого Сергея.
После того, как Сергей закончил давать показания, он передал суду для приобщения к материалам дела письменную аннотацию своих показаний, так называемые заметки (что допускается УПК).
Для чего это было сделано? А для того, чтобы суд не смог исказить протокол судебного заседания в части показаний подсудимого. А то, что написано пером – не вырубишь топором.
Итак, на исходе судебного разбирательства вырисовывалась следующая картина.
В суде прозвучала версия подсудимого о том, что он приобрел трубы по договору купли-продажи у неизвестного ему лица. Сам договор в настоящее время утрачен, то есть в судебном заседании не исследовался. Но при этом все свидетели подтвердили, что упомянутый договор имел место быть. Особенно ценны в этой части были показания свидетеля-бригадира, который лично читал текст договора. Отсюда вывод – договор был на самом деле.
Вместе с тем, Сергей упорно отстаивал свои права собственности на спорные трубы. Это обстоятельство также подтверждалось свидетельскими показаниями, в том числе, показаниями инженера, с которым Сергей разговаривал по телефону.
А значит, умысел Сергея на тайное хищение чужого имущества в ходе судебного разбирательства не подтверждался. Следовательно, состав преступления отсутствовал.
В это время прокурор и судья начали сильно нервничать. Дело дошло до того, что судья начала разводить моего подзащитного на признание своей вины, угрожая изменить ему меру пресечения на заключение под стражу.
Согласитесь, как глупо она в такой обстановке выглядела. Как же не хотят судьи принимать справедливое решение по делу. Они до сих пор себя считают органом, осуществляющим уголовное преследование. Борцами с преступностью, но не лицами, отправляющими ПРАВОСУДИЕ.
Мой подзащитный был обычным человеком, далеким от всех этих судебных интриг. Как свойственно любому человеку, такое своеобразное поведение судьи привело его в состояние шока. Он уже готов был поверить в ее угрозы.
Судья объявила 30-минутный перерыв для того, чтобы Сергей хорошо подумал над ее предложением, как она считала, от которого он не сможет отказаться.
Выйдя на улицу, закурив сигарету, Сергей нервозно спросил меня, стоит ли ему признавать себя виновным. На что мне пришлось объяснить ему, что такое неадекватное поведение судьи связано только с тем, что дело разваливается у всех на глазах.
Прокурор не мог предвидеть такой поворот событий, так как из материалов дела, при подготовке к судебному разбирательству, он совершенно не знал нашей позиции защиты. Это связано с тем, что показания мы на следствии не давали вообще, воспользовавшись ст. 51 Конституции, или Золотым правилом № 51.
Он, наивно полагал, что дело не стоит выеденного яйца, поскольку все свидетели подтвердили факт погрузки труб в грузовик. Он считал это достаточным. Хотя ведь должен был знать, что эти свидетельские показания доказывают лишь объективную сторону состава преступления. А как же быть с умыслом на совершение именно хищения? Доказательств преступного намерения подсудимого в судебном заседании так никто и не представил. Неужели он думал, что Сергей признает свою вину и публично раскается. Нет, нет и еще раз нет. Такого счастья мы стороне обвинения и суду добровольно не подарим.
Я также объяснил Сергею, что, признав вину, он раз и навсегда отсекает кассационный повод. Это значит, что при обвинительном приговоре, обжаловать его будет уже бесполезно. Так как подсудимый, признавая свою вину, «расписывается» в совершении им преступления. Что в этом случае обжаловать? Разве только добиваться смягчения наказания.
Подводя итоги, я сказал Сергею, что для обвинительного приговора суду не хватает ни много не мало, его признания в совершении преступления. Оправдывать суды бояться, как черт ладана.
Сергей согласился со мной, но на всякий случай решил подкинуть монету. Монета упала той стороной, при которой вину признавать было нельзя. На чем мы и остановились.
Судебное заседание возобновилось. Виновным себя Сергей снова не признал. Стороны дополнить судебное следствие не пожелали. Да и чем его уже дополнишь. Суд объявил об окончании судебного следствия. И мы перешли к прениям сторон.
Прокурор дрожащим голосом отрапортовал свою обвинительную речь. Его речь прозвучала по заранее заготовленному шаблону. Доводы прокурора о виновности моего подзащитного сводились к тому, что Сергей был застигнут на месте совершения преступления, так сказать, с поличным. Но довести свой преступный умысел до конца подсудимый не смог по независящим от него обстоятельствам, так как его действия были пресечены работниками теплопункта.
О каком умысле он вообще говорил? Какими доказательствами он обосновывал этот умысел? Мне, правда, было не понятно.
Теперь подошла очередь принять участие в прениях и стороне защиты. В защитительной речи мои доводы сводились к следующему.
«Сторона защиты не может согласиться с предъявленным Подсудимому обвинением по настоящему уголовному делу.
По мнению защиты, Сергей 07 ноября 2007 года около 16 час. 30 мин., полагая, что является собственником, пытался вывезти семнадцать металлических труб, располагавшихся на необособленной территории, на такой-то улице, вблизи такого-то дома города Екатеринбурга.
В ходе погрузки труб между Сергеем и бригадиром бригады сантехников теплопункта возник спор о праве собственности на данные трубы, в результате чего последний воспрепятствовал их вывозу.
В ходе судебного разбирательства стало известно, что между Сергеем и неустановленным лицом возникли отношения гражданско-правового характера, а именно состоялась сделка купли-продажи.
В связи с этим, действия Сергея по погрузке труб не могут быть квалифицированы как покушение на кражу, в силу того, что мой подзащитный являлся добросовестным приобретателем данного имущества.
Указанные выше обстоятельства в судебном заседании подтверждаются доказательствами, представленными стороной обвинения, а также показаниями самого подзащитного, которые стороной обвинения опровергнуты не были » и т. д. Дальше шел более детальный анализ доказательств и просьба оправдать моего подзащитного в связи с отсутствием в его действиях состава преступления.
Прокурор, воспользовавшись правом реплики, сделал суду заявление об отказе от обвинения и прекращении уголовного дела, поскольку считает, что в данном случае состав преступления действительно отсутствует.
Я был не против такой постановки вопроса. Думаю, что Сергей – тоже.
Суд, посовещавшись, огласил постановление о прекращении уголовного дела в связи с отказом государственного обвинителя от обвинения.
Прошу обратить Ваше внимание на то, что при отказе прокурора от обвинения, суд вынужден по этому основанию прекратить уголовное дело. Причем прекратить дело по реабилитирующим основаниям. Что это такое? Это то, что Сергей имеет право на реабилитацию, то есть право на возмещение имущественного и компенсацию морального вреда, причиненного незаконным привлечением к уголовной ответственности.
А что было бы, если бы Сергей признал свою вину? Ответ однозначный – был бы обвинительный приговор.
А что было бы, если бы Сергей начал давать показания еще на предварительном следствии, не зная содержания показаний свидетелей обвинения? Я даже не знаю, что и было бы. Но, скорее всего, противоречий бы возникло немало. А прокурор в суде на эти противоречия расставлял бы акценты.
Друзья мои! Выводы из этого поста делать только вам самим. А я бы хотел пожелать вам, чтобы вы всегда помнили о «Золотом правиле № 51». Применяя его, хуже себе не сделаете. Но от ошибок убережетесь.
P.S. Я задумывался, какими же все-таки мотивами руководствовался государственный обвинитель, отказываясь от обвинения. Почему прокурор решил руководствоваться нормами УПК, а не внутриведомственным приказом генерального прокурора, который гласит: «…Отказ государственного обвинителя необходимо расценивать как дисциплинарный проступок». Возможно, прокурор поступил по закону, как правосознательный и профессиональный специалист. Но скорее всего прокурор таким своим поступком убил сразу двух зайцев. Во-первых, он не поставил своего старшего товарища (судью) в неловкое положение, которому оправдывать кого-либо, мягко скажем, не рекомендуется. Во-вторых, избавил себя от возможного оправдательного приговора, то есть из двух зол выбрал наименьшее.
