Я злилась. Я завидовала. А она смотрела на меня, как на наивную девчонку.
Стемнело.
Я сижу у жаровни. Рядом - упавшее дерево с белесой корой. Надломленный почти у самой земли ствол склонился к земле.
Мясо уже поджарилось. Двое мужчин, сняв вертел с огня, опустили его на траву - резать. Скоро ужин. Хорошо.
Я - у жаровни. Угли светятся в темноте.
Подошли двое, встали надо мной. Я вздрогнула, подняла глаза. Схватив за руки, они поволокли меня к упавшему дереву. Швырнули на ствол спиной, головой вниз. Обезумев от ужаса, я ждала. Связали руки, закинули за голову. Вниз головой привязали к дереву. Тело мое вытянули, ноги - по сторонам ствола.
Что вы делаете?! - отчаянно кричала я, чувствуя, как меня "крепко привязывают к дереву. Извиваясь, я молила: - Перестаньте!
Привязали шею, живот, ноги - колени и щиколотки. Покрепче затянули веревки. Не шевельнуться.
Прекратите! - умоляла я. - Прошу вас, остановитесь! Отошли. Я лежу, привязанная к дереву, и рыдаю:
Отпустите, пожалуйста! Что вы со мной делаете? Чего вы от меня хотите? Нет! Нет!
К жаровне подошел мой господин. Обеими руками в кожаных рукавицах вытащил из огня раскаленную добела металлическую рукоятку. Ну и жар! Даже в нескольких футах чувствуется!
Нет! - что было сил закричала я. - Нет!
Двое крепких мужчин держали мое левое бедро так, что пошевелиться я не могла.
Нет, прошу вас! - заглядывая в глаза моему господину, рыдала я. - Прошу вас, нет!
Вот так, беспомощная, привязанная вниз головой к поваленному дереву, я обрела клеймо рабыни Гора.
Вся процедура заняла, наверное, всего несколько секунд. Безусловно, не больше. Наверняка. Но той, кого клеймят, уразуметь эту очевидную истину не так-то просто.
Все дело в том, что секунды эти показались мне невыносимо длинными.
В тело вгрызается раскаленный металл - и секунды кажутся часами. Вот он коснулся кожи - крепко, еще крепче, вот приник, словно целуя, а потом завладел мною без остатка.
Я кричала, кричала без конца. Все ушло - осталась только боль, только эта мука, эта пытка, только раскаленное клеймо, шипя, неумолимо вонзается в кожу, только они, мои истязатели - мужчины. Были настолько милостивы, что позволили мне кричать. Такое одолжение на Горе в порядке вещей: девушке разрешается кричать, когда ее клеймят каленым железом. Но как только отняли от ее тела клеймо, как только оно навеки запечатлелось на ее коже, считаться с ее чувствами мужчины Гора больше не расположены. Теперь снисходительности от них не жди. В общем-то это и правильно. Кто она теперь? Меченая. Это происходит быстро - и опомниться не успеешь. Едва коснувшись кожи, металл впился в нее, проникая все глубже, неумолимо прожигая бедро. Сознание затопила боль. Я закричала. Что со мной делают? Как больно! Раскаленный металл шипел, выжигая на теле прелестную, изысканную рану. Запахло паленым мясом. Моим. На моем теле выжигали клеймо! Как крепко держат - не шевельнуться! Я кричала, закинув голову. А металл все шипел, впивался все глубже, прилегал все плотнее. Я, мотая головой из стороны в сторону, кричала без умолку. Клеймо вошло в тело чуть ли не на четверть дюйма. Они не спешили. Неторопливо, размеренно, аккуратно делали свое дело. И вот раскаленный металл отдернули.
Пахло горелым. Мою ногу уже не держали. Меня душили рыдания. Мужчины осмотрели клеймо. Мой господин остался доволен. Видно, заклеймили меня на славу.
Ушли. А я так и лежу, привязанная вниз головой к стволу поваленного дерева с белесой корой.
Я была просто раздавлена. Боль ослабла. Саднило бедро. Но что значит боль в сравнении со страшным смыслом происходящего! На моем теле - клеймо! Вот что потрясло до глубины души. Я содрогнулась. Застонала. Заплакала. Бедро поболит несколько дней, ну так что ж? Ничего особенного. А клеймо - останется. Боль пройдет, клеймо - никогда. Будет со мной до конца дней моих. Отныне в глазах всех я уже не та, что прежде. Клеймо сделало меня иной. Что оно значит? Подумать страшно. Что представляет собой девушка с таким клеймом на теле? Только одно. Я гнала от себя эти мысли. Попробовала пошевелиться. Ничего не получается. Не выбраться из этих пут. Клеймят только животных! Лежу несчастная, беспомощная. Я - Джуди Торнтон. Блестящая студентка престижного женского колледжа. Самая красивая на младшем курсе, а может, и во всем колледже, не считая единственной соперницы, ослепительной старшекурсницы - антрополога Элайзы Невинс. Я - студентка-словесница, я - поэтесса! Как же случилось, что я здесь, в чужом мире, лежу связанная, с клеймом на теле? Видела бы теперь Элайза Невинс блистательную свою соперницу, посмотрела бы, как низко я пала, - вот посмеялась бы! Еще бы! Как остры мы были на язык, как надменно и высокомерно друг на друга поглядывали, как состязались в красоте, как сражались за всеобщее поклонение и популярность! Да она просто умерла бы со смеху! Я бы теперь и в глаза ей взглянуть не посмела. Все изменило клеймо. На ней нет его. На мне - есть. Даже не будь я связана, теперь потупилась бы под ее взглядом, опустила бы голову, преклонила бы перед ней колени. Неужели просто какая-то картинка на бедре так меня изменила? Да, наверно. Меня передернуло. Вспомнились юноши, с которыми я когда-то встречалась, эти полумальчики, полумужчины, многие из богатых, родовитых семей. Их я терпела около себя - кого как эскорт, кого как поклонников - часто лишь как свидетельство своей необычайной популярности, только бы утереть всем девчонкам носы. Вот бы теперь они на меня посмотрели! Упади я, клейменая, к их ногам - кто-то, наверно, в ужасе бросился бы прочь, кто-то, с лицемерным сочувствием отводя глаза, прикрыл бы меня своим пальто, принялся бы сконфуженно мямлить нечто бессвязно-утешительное. Многие ли из них сделали бы то, чего им на самом деле хочется? То, что, без сомнения, сделают со мной мужчины Гора? Многие ли просто глянули бы сверху вниз и увидели бы меня такой, какая я есть - клейменой? Многие ли рассмеялись бы торжествующе, сказали бы: «Я всегда этого хотел, Джуди Торнтон. Теперь я возьму тебя» - и, схватив за руку, швырнули бы на простыню? Нет, пожалуй, немногие. И все же теперь, неся на себе клеймо, я впервые с невероятной остротой осознала, что за сила заключена в них - даже в мальчишке, не в мужчине, даже не в мужчине Гора, и как ничтожна рядом с ними я. Какой ерундой казалось это прежде и как важно стало теперь. Прежде лишь взгляда, жеста, резкого слова хватало, чтобы указать этим мальчишкам на дверь. Теперь все эти дурацкие взгляды, жесты, протесты их только рассмешили бы. Что ж, они посмеялись бы и делали бы со мной что хотели? А может, как мужчины Гора, сначала наказали бы, а уж потом натешились бы всласть. Отныне на мне клеймо. Отныне я совсем иная. Лежу, привязанная вниз головой к стволу упавшего дерева, и плачу. Клеймо на Горе - символ правового статуса. Свою носительницу оно обращает в вещь. Если на тебе клеймо - никаких прав по закону у тебя нет, апеллировать не к кому. И все же не так страшна социальная ущербность, как психологическая, как разрушение личности. Почти мгновенно клеймо полностью преображает сознание женщины. И я решила бороться. Пусть на мне клеймо, как личность я себя сохраню! Сковывают не те путы, которыми намертво прикручено к дереву мое тело, клеймо - вот что сильнее всяких пут. Ни цепи, ни кандалы, ни железная клетка так не закабалят, как выжженный на левом бедре изысканный, женственный рисунок - крошечный прелестный, напоминающий розу цветок.
А вокруг шумел лагерь. У огня сидели мужчины, резали мясо. Разговаривали. Между ними сновала, прислуживая, длинноногая красавица Этта. Надо мной - дивное ночное небо Гора. Сияют звезды. Взошли три луны. Я лежу, привязанная к стволу, ощущая спиной, ногами гладкую ломкую кору. Пахнет жареным мясом, овощами. Гудят насекомые. Хоть чуть-чуть ослабить бы путы на лодыжках и запястьях! Нет, почти не шевельнуться. Я столько плакала, что щеки покрыла короста подсыхающей соли. Так кто же я теперь? Кем может быть в этом мире девушка, что носит такое клеймо?
Мужчины и с ними Этта подошли ко мне.
Мой господин взял в ладони мою голову, повернул к себе. Я смотрела на него с мольбой. В глазах - ни тени жалости. Меня пробрала дрожь.
Кейджера, - глядя мне в глаза, отчетливо произнес он. - Кейджера. - И отпустил мою голову. Я не отводила от него глаз.
Кейджера, - прозвучало снова.
Понятно - я должна повторить.
Кейджера, - сказала я.
Мне уже доводилось слышать здесь это слово. Так обращались ко мне, прикованной цепью, те двое, что первыми пришли к скале. А перед жестокой схваткой, в которой мой господин отвоевал власть надо мной, соперники кричали: «Кейджера канджелн!» - видно, у них это ритуальный возглас.
Ла кейджера, - указывая на себя, сказала Этта. Она приподняла подол коротенького балахона, показала свое левое бедро с выжженным на нем клеймом. И она клейменая. Да, конечно, я ведь уже видела его - в полутьме, в свете факелов вчера вечером, когда ее раздели и, накрыв мешком голову, обвесили колокольчиками мужчинам на потеху. Видела - но не рассмотрела, не поняла, что это такое. Мне и в голову прийти не могло, что это клеймо. Просто какая-то загадочная картинка. Да вчера вечером я бы и не поверила, что на теле женщины может быть клеймо. А теперь убедилась на своем опыте: здесь, в этом мире, женщин клеймят. Теперь мы с Эттой на равных. Обе - клейменые. Я была выше ее, но вот по мужской прихоти в тело мое вонзился раскаленный металл - и теперь я такая же, как Этта. Кем бы она ни была - я такая же, именно такая, и только. Ее клеймо, однако, немного отличалось от моего. Тоньше, чуть вытянуто, похоже на вычерченный от руки, завитый кольцами цветочный стебелек. В высоту - дюйма полтора, шириной - примерно полдюйма. Позже я узнала - это первая буква горского слова «кейджера». А мое клеймо означало «дина» - название очаровательного небольшого цветка с коротким стеблем, с множеством лепестков. Растут они обычно среди травы на склонах холмов в северной умеренной зоне Гора. Бутон действительно немного напоминает розу, хотя больше почти ничего в них сходного нет. Экзотический, неизвестно откуда занесенный цветок. На севере, где он чаще всего встречается, его называют цветком рабынь. Вот этот-то цветок и выжжен на моем теле. В южном полушарии Гора цветок этот редок и ценится гораздо выше. Еще недавно в низших кругах на юге даже дочерям нередко давали имя Дина. Теперь, с расширением торговых и культурных связей между северными городами Ко-ро-ба, Аром и южным городом Турия, это имя почти вышло из употребления. Несколько лет назад, когда Турия пала, тысячи горожан - в том числе и множество торговцев с семьями - покинули город. Но город выжил, Убарат Фаниаса Турмуса был восстановлен - и многие семьи вернулись. Завязались новые связи, набирала силу торговля. Даже те из туриан, что так и не вернулись в родной город, обосновавшись на новых местах, торговали товарами Турий, кожей, изделиями, что везли через Турию кочевники. Выходцы с юга быстро уразумели, что у северян дину считают цветком рабынь. С тех пор, хоть Дина - красивое имя и название прелестного цветка, на юге, как и на севере, свободных женщин так больше не называют. Те же, кто носили это имя, сменили его на другое, менее унизительное, какое пристало свободной женщине. Дину считают цветком рабынь. Традиция эта уходит корнями в далекое прошлое. В древности Убар Ара - гласит легенда - пленил дочь обращенного в бегство поверженного врага. Он настиг ее среди цветущего луга, мечом сорвал с нее одежду, изнасиловал и заковал в цепи. Приторочил цепь к стремени, взглянул на покрытый цветами луг и сказал, что отныне имя ей - Дина. А может, дело всего лишь в том, что здесь, на севере, цветочек этот, пусть нежный и красивый, встречается на каждом шагу и потому вовсе не ценится. Эти цветы рвут, топчут, уничтожить такую былинку ничего не стоит - только захоти.
Клеймо, что носит на теле Этта, изображает не дину. На ее левом бедре выжжена первая буква горианского слова «кейджера» - тоже, впрочем, изысканный, как цветок, рисунок, невероятно красивый и женственный. А ведь совсем недавно я не могла взять в толк, почему же таким клеймом метят мужские вещи - седло, щит. Скорее оно подходит для женщины, показалось мне тогда. Так вот, им пометили меня. Оба клейма - и мое, и Этты - необычайно женственны, и, хотим мы того или нет, на наших телах навеки запечатлен символ женского начала. Вполне естественно, что работорговцы, воины, купцы - те, кто покупает и продает рабынь, - избрали для клейма этот цветок - цветок рабынь. Но он не единственный. Множество разных рисунков наносят на тело женщин на Горе. Самый обычный из них - знак «кейджера», тот, каким помечена Этта. Бывает, для оживления торговли купцы придумывают новые мотивы - так возникло клеймо «дина». Есть и богатые коллекционеры, собирающие редкие клейма, выбирающие для своих роскошных садов не только самых красивых, но и меченных разными символами девушек, - так на Земле коллекционируют марки или монеты. А девушке, конечно, хочется попасть к сильному хозяину, которому желанна она сама, а не клеймо на ее теле. Обычно мужчина покупает девушку, желая ее, именно ее, эту женщину, тратит на нее, на нее одну, заработанные тяжким трудом деньги. Что принесет она тебе, кроме самой себя? Она рабыня. Ни богатства, ни власти, ни родственных связей. Обнаженной вступает она на рыночный помост, и ее продают. Только ее, одну ее он покупает. Есть, конечно, такие, кто покупает из-за клейма. Им на потребу придумывают и распространяют новые затейливые рисунки. Клеймо в виде цветка рабынь распространилось само по себе. К неудовольствию торговцев, из-за их алчности и недостатка контроля за работой металлических мастерских клеймо «дина» теперь применяется везде и всюду. Оно становится все популярнее, ну и, конечно, все обыденнее. Девушек, носящих такое же, как у меня, клеймо, на Горе пренебрежительно называют «динами». Коллекционеры теперь таких покупают нечасто. Клеймо обесценилось, и пусть кое-кого из торговцев и перекупщиков это и разочаровало, но для носящих его девушек оказалось очень кстати, хотя их мнения, конечно, никто и не спрашивал. Когда девушку выводят на помост и продают с аукциона, ей хочется, чтобы ее купили потому, что она желанна, так желанна, что и золотом поступиться не жалко. И как обидно бывает узнать, что купили тебя только из-за клейма. Здесь, в лагере моего господина, хватало и других клейм. Но я стала «диной». Он сделал это не из экономических соображений. Просто, окинув меня взглядом, сразу понял все: мой характер, мое тело - и решил, что «дина» - как раз в точку. И вот теперь на моем теле расцвел «цветок рабынь».
Ко мне с улыбкой склонилась Этта. Указала на свой ошейник. На металле выгравирована непонятная надпись. С усилием повернула его. Стальное кольцо пригнано плотно, будто по мерке. У меня перехватило дыхание. Запаян намертво! Этта носит стальной ошейник, который ей не снять никогда!
Клеймение применялось в наше время, а, скорее всего, и до сих пор применяется. Так во времена Гражданской войны в России белые выжигали или вырезали звезды коммунистам, то же делали и германские фашисты. В концлагерях узникам вытатуировывали на руке личный номер.
Нашла информацию у тех, кто в наше время по доброй воле подвергается клеймению. Здесь: http://www.tatu-pirsing.ru/tattoo/cure/127/
Отбросив современные нюансы, вот то, что может иметь некоторое отношение к миледи Винтер.
Что такое клеймение?
Клеймение - это скарификация (нанесение шрамов на кожжу) путем ожога. Высокая температура разрушает ткань путем серьезного ожога. По мере заживления раны образуется шрам.
Что такое контактное клеймение?
Проникающее клеймение - наиболее распространенная и традиционная форма клеймения. Она основана на прикладывании куска раскаленного металла к коже для образования ожога.
На что похоже зажившее клеймо?
В идеале, зажившее клеймо выгладит как узор из толстых выпуклых линий, немного светлее чем цвет кожи. Тем не менее, степень выпуклости или келоидности сильно варьируется в зависимости от множества факторов. Иногда эти шрамы скорее втянутые чем выпуклые.
Что такое келоид?
Говоря популярно, келоиды - рельефные шрамы. Это говорит о том, что не все шрамы келоиды - келоиды это очень специфический вид фиброзной шрамовой ткани, которую тело вырабатывает в ответ на травму.
Келоиды частично зависят от количества меланина в вашей коже; чем темнее кожа, тем лучше образуются келоиды. (То есть, поскольку у миледи кожа была светлая, у нее и без притираний клеймо должно было быть не очень-то заметно? - Е.)
Насколько болезненно клеймение?
Контактное клеймение в действительности гораздо менее болезненно, чем полагает большинство людей - это некоторым образом настолько же "игра ума" насколько физическое испытание. Обычное контактное клеймение болезненно в течение секунды до того как сгорают нервы (в отличие от небольших ожогов, как, например, от печки, которые поражают только поверхность). Сказанное не следует понимать, в смысле "безболезненно" - это ОЧЕНЬ болезненно как во время, так и после наложения штриха.
Независимо от болезненности самой процедуры, клеймо будет беспокоить в течение долгого периода заживления, особенно на подвижной части тела (где рана будет расходиться при малейшем движении).
Какой формы должен быть инструмент для контактного клеймения?
Полное клеймо никогда не делается целиком. Весь дизайн разделен на много более мелких сегментов, не более 1,5 дюйма. Следует также отметить, что небольшие участки кожи, окруженные пораженной тканью (к примеру, небольшая выжженная окружность) возможно также отомрет и станет частью шрама (поскольку будет лишена кровоснабжения).
Учтите, что обычное зажившее клеймо будет в 3 или 4 раза толще инструмента и обычно никогда не бывает тоньше чем 3/16 дюйма (примерно как линия, проведенная толстым маркером). Когда клеймо сделано, оно сильно расплывается. Клеймо должно быть достаточно большим и простым, чтобы компенсировать расплытие.
Как долго и сильно следует прижимать клеймо?
Клеймо следует прижимать достаточно долго чтобы прожечь всю поверхность кожи. В противном случае клиент получит сильную боль и волдыри, а после заживления либо не останется шрама, либо нечто неясное, отдаленно напоминающее первоначальный дизайн. То, насколько долго и сильно прямо зависит от того, насколько был нагрет материал. Следует заметить, что когда клеймо сделано, кожа на этом месте будет сжиматься, деформируя ткань и слегка изменяя путь наложения последующих штрихов.
Как долго заживает клеймо?
Клеймо (как и все виды скарификации) требует длительного периода времени для полного заживления. Клеймо проходит несколько фаз, которые сильно отличаются по времени (и по характеру) в каждом конкретном случае.
В первой фазе клеймо покрыто струпом и выглядит как совершенно ужасная рана. Эта фаза занимает от нескольких недель до месяца. Затем клеймо будет выглядеть как ярко красный выпуклый шрам, который будет медленно розоветь и в конце станет немного светлее, чем обычный цвет кожи. Эта стадия занимает для большинства людей от шести до двенадцати месяцев и в этот период может происходить дополнительный рост.
Можно ли удалить клеймо?
В теории, косметический хирург может удалить клеймо используя лазеры и другую продвинутую технику, но это будет очень дорого и не всегда эффективно. Не делайте клеймо если Вы его не хотите - это серьезный ожог, вызывающий серьезный шрам от ожога и его следует удалять в этом качестве. Рассчитывайте на время, которое обычно уходит на то, чтобы скрыть свои шрамы у пострадавших от ожога.
В реальной ситуации удалить клеймо невозможно. (Даже сейчас! - Е.)
Сегодня ты будешь слушать стоя.
Знаки которые ты буешь носить имеют смысл и подчиняются правилам также, как подчиняешься мне ты и твое же существование имеет смысл.
Многие относятся к знакам поверхностно, либо торопясь их приобрести, либо не придавая им значение. По сути знаки вторичны перед властью и значимы лишь для сведущих, отличающих по ним рабыню из толпы. Однако знаки способны изменить твою судьбу и сами по себе они не случайны не в виде своем, ни в значении. Что возможно ожидает тебя по завершении обучения?
Ошейник рабыни существенно отличается от приспособления, используемого в BDSM-играх, служащего для фиксации к нем рук, поводка или чего-либо другого. Ошейник рабыни есть суть отражение ее самой. Он выглядит как тонкое, немного изогнутое, стальное кольцо заклепанное на шее, с плоским участком, на котором выбито имя владельца
Ошейник не несет на себе утилитарной функции, так же как и рабство твое не имеет целью заставить тебя выполнять домашнюю работу или трудиться на благо Мастера. Рабыня не утилитарна.
Ошейник почти незаметен, как незаметен для посторонних твой статус.
Ошейник сделан из стали, а значит не может быть снят случайно. Также как и ты не вольна обрести свободу благодаря случаю.
Ошейник содержит мое имя, также как имя Мастера отпечатано на твоей душе, как воля его ведет тебя по жизни.
Ошейник заклепан потому что он не может быть надет легко и быстро, также как девушка не может стать рабыней в одночасье, повинуясь порыву или всплеску эмоций.
Недопустимы замки – символы преходящего выбора, котрые можно разомкнуть в любой момент, а ключ рабыне не принадлежит. Замок хорош для игрового или оперативного ошейника, который застегивают на время сеанса или наказания, и расстегивают после него. Отсутствие ключа у рабыни нарушает основную идею ответственности рабыни за существование ее в своем статусе. Наличие ключа у рабыни выводит владение ошейником из под власти ее Мастера. Как ни крути – ошейник с замком эфектная игрушка, недостойная серьезных отношений.
Недопустимы кольца – символы утилитарности. Я уже не говорю о том, что ошейник предмет особой гордости рабыни, используя его, я оскорбил бы тебя и твой выбор.
Бывают жизненые обстоятельства, когда наличие ошейника осложняет внетематическую жизнь рабыни. Я советую обыно заменить ошейник нанеснимающийся браслет на руку или, в случае еще более сложном – на лодыжку.
В любом случае – ошейник это знак, который твой хозяин оденет на тебя вначале ваших отношений и этот знак будет сопровождать тебя до тех пор, пока эти отношения не исчерпают себя. Если конечно им суждено быть исчерпаными.
Татуировка.
Смысл татуировки – изменение твоего тела. Повторю, изменение твоего тела, а не запечатление на нем имени твоего Мастера, Для того есть ошейник. Рабыня должна очень внимательно подходить к татуировкам, даже если ее хозяин требует от нее те или иные знаки. Вы можете сколь угодно быть уверены в вечности сових отношений, однако идея и именем владельца не кажется мне привлекательной. Имя на теле приближает тело к тому, чье имя нанесено на него. Во-первых, это размывает границы между рабыней и ее хозяином. Во-вторых, это лишает рабыню вышеупомянутой ответственности за союз.
Какие татуировки мне кажутся осмысленными? Во-первых те, которые отмечают необратимые изменения в твоей судьбе. Например татуировка, свидетельствующая об окончании твоего обучения будет служить знаком другим и тебе самой о том, что ты выбираешь свой путь, опираясь на знания и навыки, полученые через боль и прилежание, имя твоего наставника закрепляет его ответственность за твое воспитание и то чему и как он тебя научил. Во-вторых, это татуировки отражающие и усиливающие твои душевные качества. Причина их возникновения может иметь корни как в твоем самовосприятии, так и в восприятии тебя твоим Мастером. В любом случае это способ стать лучше и достойнее своего мастера, а не способ выразить ему свою преданность.
Хотя несомненно, крайняя преданность может быть выражена и так.
Клеймение.
Клеймение принципиально не отличается от татуировки, однако боль, испытывемая при клеймении и общеее восприятие клейма вынуждают относиться к нему с особым вниманием. Если татуировка это сказанное слово, то клеймо это слово выкрикнутое, из последних сил. Клеймо – предмет особой гордости. Школа рабынь, может наградить правом носить свое клеймо особо одареную рабыню, крайнее горе может быть запечатлено на теле при помощи каленого железа.
В принципе нет ничего особо сложного в нанесении клейма, в его ношении. Но мне кажется некрасивым ношение клейма без особых, исключительных причин. Также как если бы некто постоянно кричал, вместо того чтобы разговаривать, или признавался в любви исключительно при помощи центрального телевидения. Всему свое место и свой накал страстей.
Дата: 2002-10-13 03:29:29
Уважаемые…
В первых строках моего послания, хочется отметить:
1.В данном обмене мнениями, я полностью поддерживаю Lord of Bugs и Госпожу Трис…
2.Никто и не собирался никого пугать, все просто: если человек сделал выбор (т.е. у него серьезные намерения) и ему (естественно) вряд ли нужно выносить свое решение на обсуждение «сообщества» (или как это называют) тем более, что адресов и имен, заинтересованных практиков, операторов и добровольцев в сети предостаточно.
3.Другой вариант. Мы присутствуем на очередном сеансе «самоубеждения в собственной «тематичности», при отсутствии желания реального результата». Что и пугает, поскольку форумом может воспользоваться неопытный новичок, а результат будет непредсказуем. (Кстати: к вопросу о персональной ответственности за выносимую на форум информацию).
4.Далее. Есть неплохая фраза: «Если ты чего-то хочешь, - сделай это себе сам» (с).
Я бы посоветовал уважаемой Minky, просто, один раз затушить сигарету о свою руку (незабываемые впечатления, причем, смею заметить, - весьма отдаленно напоминающие ощущения от постановки клейма) и потом решить, а надо ли.
Теперь, к уважаемому Поссессору…
1. Ваши письма последовательно убеждают читателей в том, что нанесение шрама (в целях идентификации партнера в БДСМ-паре) возможно при помощи химических агентов. В том числе, и по Вашему предпочтению, – при помощи кислоты. Безусловно, Ваша точка зрения имеет право на существование, тем более, что подобные способы создания клейм и шрамов, действительно, существуют и весьма часто используются на племенных заводах. И все же, замечу следующее: химические агенты, применяемые для изменения кожного покрова, действуют настолько специфично, что утверждение их стопроцентного соответствия ожиданиям - дело рискованное. Недаром, большинство реальных операторов воздерживается от нанесения клиентам (настаивающих на выполнении медицинской услуги – скарификации, в том числе и клеймления – «брэндинга») химических травм во избежание рекламаций. Опыт изобразительной деятельности оператора, в этом случае, не часто спасает от неудачных результатов, так как практика показывает: «разъезжающаяся» линия шрама, в случае «постановки» его, почти неизбежна. Вы сами упоминаете об этой возможности – «размывания границ клейма».
На мой взгляд, все вопросы, возникающие в ходе переписки по данному вопросу, исходят из простейшей вещи: Вы не указываете процентное разведение кислой среды, использование которой Вы гарантированно (Вы же пишете о том, что пробовали на себе и живы) предлагаете как альтернативу термо- и скарио- травмам. Вы пишите о том, что шрам, возникающий при его формировании кислой средой, окрашен. Да, Вы правы, конечно, он окрашен.
Но: шрам? Что называется шрамом?
Келоид, возникающий в 100% при термо- и скарио- поражениях (и при химических ожогах, естественно) и являющийся, собственно, искомым; т.к. он и есть то самое, пресловутое, ничем не сводимое клеймо.
Простите меня, но Ваше письмо позволяет мне усомниться в четкости данного определения. (Впрочем, Вы сами и пишете о том, что через некоторое время – изменение может «уйти», исчезнуть.) Известно, что рубцовые изменения возникают при весьма специфичной концентрации агрессивной среды. Вы пишете о полной безболезненности в Вашем случае нанесения. В таком случае, по всем показателям, речь идет об окрашивании поверхности и отсутствии глубинных (до 2 мм в толщину кожного покрова) изменений, в том числе и патологического рубцового характера.
Вы пишете о том, что необходимо регулировать концентрацию, для получения желаемого результата, уточнить время. Вы правы, но… Вы же отвечаете не личным письмом, посланным по почте или в беседе ICQ, а общедоступным текстом на форуме, что позволяет отнести его не в справочный отдел, а в отдел дидактических пособий, к использованию которого имеют доступ совершенно неискушенные в травматической практике люди. И тут же пишете о реакции УК РФ. Вы правы, но: ежели Вы пишете пособие и, совершенно правомерно, предупреждаете о юридических проблемах результатов применения, то, - корректным было бы полное указание исходных материалов, т.е. пресловутое разведение и т.д. и т.п.
Есть предложение: Вы, присылаете мне на личный адрес почты, ([email protected]) с привлечением свидетеля из администрации сайта (путем параллельного письма во избежание недоразумений), полного рецептурного описания действия (надеюсь, что Вы понимаете, – что это означает). Я выполняю его на себе (поскольку не могу рисковать своим нижним, уж позвольте и мне покрасоваться), и присылаю администрации сайта «пошаговую» реальную съемку травматического трека. Естественно, что я опубликую, в полном объеме, все сопутствующие действию, «логи» возможных переговоров с Вами и замечаний привлекаемого оператора. Надеюсь, что администрация сайта опубликует данные материалы в полном объеме, как альтернативные, дабы закрыть дальнейшее и совершенно бесплодное обсуждение данной темы в пределах форума и лишить граждан, склонных к «удовлетворению в мечте», (извините за грубость) возможности калечить людей, провоцируя их на действия, появлением материалов, объясняющих травмирование, как безопасное, что само по себе, некорректно.
P.S. И еще одна деталь. В Вашем письме, Поссессор, указывается необходимость проверки лицензии на выполнение медицинских услуг у предполагаемых операторов. Невозможно не согласиться с этим. Поскольку все элементы травматической практики, оговоренные в данной ветке, должны выполняться ТОЛЬКО профессионально обученными операторами, дабы не причинить летального вреда человеку, сердце или душа которого могут не вынести простейших, но неожиданных воздействий. Единственно, что вызывает вопрос, так это упоминание о том, что в Москве «туго с профессионалами». Простите – Вы не правы. Возможно, Вы просто не в курсе.
C уважением, MAG.
– Чего с ней церемониться, – не унимался мужчина. – Пусть покорчится от страсти, сразу все станет ясно.
– Я говорю – нет! – решительно сказал претор. – Сперва надо доказать, что она рабыня.
Претор пристально посмотрел на девушку, потом перевел взгляд на Улафи:
– Боюсь, придется нам ее отпустить.
– Нет! – воскликнул Улафи.
– Подождите! – крикнул кто-то. – Варт идет. Блондинка отчаянно замотала головой. Через толпу действительно пробирался не кто иной, как Варт.
– Знаешь ли ты эту девушку? – спросил его претор.
– Естественно, – ответил Варт. – Это рабыня. Ее продали вчера вечером вот этому капитану. – Он показал на Уяафи. – Я получил за нее серебряный тарск.
Претор кивнул стражнику, и тот коротким ударом повалил девушку на колени. Она находилась в обществе свободных мужчин. Стражник пригнул голову беглянки к ногам и крепко зафиксировал ее ремнем. Потом одним движением сорвал с нее лохмотья самки урта, которые она украла у Саси.
– Рабыня передается в собственность Улафи из Шенди, – объявил свое решение претор.
Раздались одобрительные крики, присутствующие захлопали. На Горе аплодируют, ударяя правой рукой по левому плечу.
– Благодарю, претор, – произнес Улафи, принимая бумаги.
– Рабыня! – завопила предводительница шайки самок уртов.
– Рабыня! Рабыня! – подхватили ее подруги, после чего все четверо набросились на белокурую беглянку и принялись нещадно ее пинать и колотить. – Подумать только, она посмела вместе с нами вылавливать помои, а сама была рабыней!
– А ну, назад! – рявкнул претор. – Назад, кому говорю! Или сейчас всех закую в ошейники!
Девушки отступили, с ненавистью глядя на несчастную.
Блондинка, похоже, окончательно пала духом. Теперь ей хотелось только одного: чтобы все наконец оставили ее в покое.
– Капитан Улафи! – сказал претор.
– Слушаю! – отозвался Улафи.
– Заклеймите ее до своего ухода.
Стражники тут же притащили тяжеленные кандалы. Пойманную беглянку развязали. Улафи самолично приподнял ее стройную ножку, в то время как помощник открыл кандалы. После того как ноги девушки были продеты в полукруглые отверстия кандалов, верхнюю половину надвинули на нижнюю и накрепко затянули огромные болты.
Стражник отпустил белокурую варварку, и она беспомощно замахала руками. В таких кандалах она не могла сделать и шага. Опасно было и наклоняться в стороны.
– Принесите ятаган, – распорядился Улафи. Приказание было исполнено, после чего капитан поднес к лицу девушки тяжелое сверкающее лезвие.
– Ты поняла, что не имеешь права убегать? – грозно спросил он. – Нельзя убегать!
– Нет! Нет! – испуганно замотала она головой.
Он зашел сзади и приложился ятаганом к ее ногам. – Нет! – В истерике девушка принялась кричать по-английски. – Я никуда не убегу! Клянусь!
Улафи передал ятаган стражнику, вытащил кинжал, приставил его к горлу блондинки, потом показал на претора и спросил:
– Каджейра?
Несколько минут назад она солгала претору, отрицательно ответив на этот вопрос.
– Каджейра или нет? – угрожающе повторил Улафи.
– Да! Да! – отчаянно закивала девушка. – Ла каджейра. – Похоже, на этом ее познания горианского заканчивались.
Улафи поднес кинжал вначале к ее уху, потом к носу, потом к другому уху.
– Пожалуйста, не калечь меня! – запричитала девушка. – Я солгала! Мне очень стыдно. Я – рабыня! Рабыня! Ла каджейра!
Улафи молча засунул кинжал в ножны. Девушка поняла, что за побег ей могут отрубить ноги, а за вранье отрезать уши и нос. Конечно, она по-прежнему оставалась невежественной дикаркой, но кое-что она уже узнала.
– Снять кандалы! – приказал Улафи.
Болты раскрутили, и рабыня едва не рухнула на землю.
– Связать, хорошенько выпороть и отвести в кузню.
– Если хочешь, можешь пойти со мной, – сказал он, обращаясь ко мне.
Мы дошли до кузни, где извивалась на цепи от боли только что заклейменная рабыня, бывшая леди Саси. Если ее не купят в ближайшее время по цене клейма, ее отведут на городские платформы, туда, где Центральный канал впадает в Тассу. Много за нее не дадут нигде, хотя девчонка она красивая. Увидев меня, рабыня попыталась прикрыть наготу и отвернуться. Странно, неужели она не почувствовала, как ее заклеймили?
– Разогрей железо! – сказал Улафи кузнецу.
– Тал, – произнес кузнец, обращаясь ко мне.
– Тал! – ответил я.
Тем не менее он кивнул своему помощнику, парнишке лет четырнадцати, и велел ему раздуть угли. Тот схватил меха и принялся раздувать пламя. Из раскаленных углей торчали рукоятки шести клейм.
Я выглянул из дверей кузни. Ярдах в восьмидесяти от нас уже начиналась экзекуция. Девушка стояла на коленях, привязанная к позорному столбу. После первого удара она дико завизжала, потом лишь извивалась и стонала. Похоже, она не поняла, что ее будут пороть. Мимо, не обращая на происходящее особого внимания, сновали горожане. Воспитание рабыни на Горе – дело привычное.
– У меня есть пять клейм, – сказал кузнец. – Стандартное клеймо каджейры, Дина, Пальма, знак Трева и знак Порт-Кара.
– Нам надо заклеймить простую рабыню. Думаю, лучше всего подойдет знак каджейры.
Между тем девчонку уже выпороли. Самостоятельно идти она не могла, поэтому матрос с корабля перебросил ее через плечо и донес до кузни. Блондинка была в полуобморочном состоянии. Думаю, до этого дня она и понятия не имела о том, что может сделать простой кнут.
К слову сказать, порка была короткой и щадящей, вряд ли больше десяти – пятнадцати ударов. Вообще порка имеет огромный смысл. После нее рабыня всеми силами старается угодить хозяину.
На корабле Улафи начали поднимать паруса. Моряки заносили на палубу невольничью клетку и шест.
Матрос сбросил белокурую варварку на пол кузни. Кузнец тут же ее поднял и уложил на козлы для клеймения. Руки девушки легли в специальные поручни, где их прочно зафиксировали ремнями. Ноги прикрутили к вращающейся платформе.
– Левое или правое бедро? – поинтересовался кузнец.
– Левое, – ответил Улафи. Обычно клеймо ставят на левом бедре. В исключительных случаях клеймят правое или низ живота слева.
Кузнец повернул вращающуюся платформу так, чтобы нам было лучше видно левое бедро женщины. Оно было просто великолепно. На таких бедрах клейма смотрятся особенно красиво. Кузнец закрепил платформу, обеспечив абсолютную неподвижность всей конструкции.
Я посмотрел в округлившиеся от ужаса глаза блондинки. Похоже, она не понимала, что происходит.
Кузнец вытащил из жаровни клеймо, показал его девушке и произнес:
– Еще чуть-чуть. – С этими словами он засунул клеймо обратно.
Я усмехнулся. Она пыталась бежать. Потом солгала претору. И никто не побеспокоился отрубить ей ноги, нос и уши. К ней проявили невиданное милосердие. Ее всего-навсего выпороли. С другой стороны, невежественная варварка не сознавала всей тяжести своих проступков. Надеюсь, теперь она поймет, что на Горе надо вести себя как положено. В следующий раз так легко ей не отделаться.
– Она многое пережила, – заметил я.
– Понятно, – кивнул кузнец. – Не волнуйся, железо она почувствует.
Он схватил девушку за руку и весьма грубо встряхнул ее, после чего залепил две увесистые пощечины. Она застонала.
– Можно? – спросил я, кивая на ведро с водой в углу кузни.
– Конечно, – отозвался он.
Я вылил ведро ей на голову. Девушка зафыркала и забилась в судорогах. Потом она испуганно уставилась на меня. Взгляд ее был уже ясен. Постепенно к ней начала возвращаться боль после перенесенной порки. Но шок миновал. Рабыня пришла в себя. Она полностью отдавала отчет в происходящем и была готова к клеймению.
– Клеймо готово, – объявил кузнец и продемонстрировал замечательное клеймо, раскаленное до яркого белого цвета. Улафи бросил кузнецу медный тарск и сказал:
– Если не возражаешь, клеймо поставит мой приятель. Я посмотрел на него. Он улыбнулся.
– Ты ведь, кажется, кузнец? – насмешливо спросил капитан.
– Может быть, – улыбнулся в ответ я.
– Судно готово к отплытию, – доложил заглянувший в кузню первый офицер.
– Хорошо, – кивнул Улафи.
Я натянул кожаные перчатки и принял из рук кузнеца раскаленное клеймо. На мне была одежда кузнеца, и он не сомневался, что я принадлежу к его касте.
Улафи пристально следил за моими движениями.
Я поднес клеймо к лицу девушки, чтобы она смогла хорошенько его разглядеть.
– Нет, нет, – застонала она. – Пожалуйста, не прикасайтесь ко мне этим.
Женщинам обязательно демонстрируют раскаленное клеймо, чтобы они оценили его силу, жар и значимость.
– Умоляю, не надо! – закричала она.
Я посмотрел на нее. До сих пор я не воспринимал эту девчонку как агента кюров. Я видел в ней обыкновенную красивую женщину, которую неплохо было бы обратить в рабство.
Она попыталась вырваться. Девушка могла пошевелить руками и верхней половиной тела. Бедра были закреплены намертво. Конструкция козел предусматривала полную неподвижность бедер в момент нанесения клейма.
– Пожалуйста, не надо, – прошептала она в последний раз.
Я заклеймил ее.
– Отличная работа, – похвалил Улафи.
Девушка повизгивала от боли, когда кузнец развязал ее руки. Улафи тут же надел на блондинку наручники. Едва кузнец развязал ее бедра, как она бессильно повалилась на пол кузни. Улафи грубо поднял девчонку за волосы и надел на шею ошейник, который тут же забил стальными заклепками. Ошейник был украшен пятью пальмами и гербом Шенди: кандалами и ятаганом.
– В клетку и на корабль, – распорядился Улафи.
Матросы немедленно исполнили приказ.
Теперь она никуда не убежит. Я облегченно вздохнул. С ее помощью я смогу выйти на Шабу, географа из Ананго, исследователя экватора. В моей сумке лежали записки к банкирам Шенди, а также фальшивое кольцо, которое находилось при девушке в момент ее пленения.
– Спасибо, что заклеймил рабыню, – сказал Улафи.
– Пустяки, – отмахнулся я.
– Нет, правда, ты поставил ей отличное клеймо. Со временем она это оценит. Я пожал плечами.
– Капитан, – произнес я.
– Я хотел бы сесть на ваш корабль.
– Добро пожаловать, – улыбнулся он.
– Спасибо.
– Это обойдется тебе в серебряный тарск.
– О, – произнес я.
– Я купец, – пожал он плечами.
Я вручил ему серебряный тарск и повернулся к кузнецу:
– Желаю тебе удачи.
– И я желаю тебе удачи, – ответил он.
Хорошо, что мне доводилось клеймить женщин раньше.
Выйдя из кузни, я увидел бывшую самку урта по имени Саси. Руки женщины были скованы перед грудью, на шее висел ремень.
– Не продали? – спросил я сопровождающего ее человека.
– Да кому она нужна? – раздраженно ответил он. – Бывшая самка урта. Вот, веду на городской аукцион.
Маленькая темноволосая рабыня посмотрела на меня и отвернулась.
– Сколько ты за нее хочешь? – спросил я. Девушка испуганно затрясла головой.
– Клеймение обойдется в медный тарск, – проворчал сопровождающий.
Я бросил ему монету.
– Забирай, она твоя. – С этими словами он развязал ее руки и снял ремень с шеи.
– На колени, – приказал я.
Девушка опустилась на колени, после чего распростерлась на земле и прошептала:
– Я твоя, господин.
Я приказал ей подняться, снова связал руки и вытащил из сумки заранее приготовленный ошейник.
– Нет, – покачала она головой.
– Здесь написано: «Принадлежу Тэрлу из Телетуса».
– Да, господин, – прошептала она.
После этого я надел на нее ошейник. Рабыня мне не помешает. Она послужит лишним доказательством тому, что я кузнец из Телетуса. Правда, я собирался купить девчонку в Шенди, но ждать не было смысла. Надпись на ошейнике должна успокоить Улафи, который показался мне смышленым и подозрительным человеком. У моей рабыни именной ошейник. Какие еще нужны доказательства моей порядочности?
– Есть ли при ней какие-нибудь документы? – спросил я.
– Никаких, – покачал головой сопровождающий. – Хватит клейма и ошейника.
– Ладно, – кивнул я и повернулся к рабыне: – Видишь вон тот корабль?
– Вижу, – ответила она.
– Беги туда со всех ног и скажи, чтобы тебя посадили в клетку.
– Хорошо, господин. – Рабыня побежала к пристани.
Я забросил сумку за плечо и неспешно пошел в ту же сторону. Когда я поднялся на палубу, девчонка уже сидела в крошечной клетке. Рядом с ней стояла клетка с белокурой дикаркой.
– Ты! – зашипела она, увидев блондинку. Моя рабыня сразу же узнала девушку, которая стянула с нее тряпье самки урта, когда она лежала связанная со своим напарником Тургусoм из Порт-Кара, ожидая прибытия стражи. – Каджейра!
В глазах блондинки заблестели слезы. Стиснув кулачки, она с ненавистью посмотрела на соседку и презрительно произнесла:
– Сама каджейра!
– Отдать швартовы! – прозвучала резкая команда.
Матросы уперлись шестами в дно, выводя «Пальму Шенди» из гавани. Ветра не было, паруса свисали с мачт.
Старший офицер отдавал команды. Капитан судна Улафи стоял на мостике.
– Готовы, – доложил второй офицер. Матросы подняли весла.
– Пошли! – скомандовал второй офицер, исполняющий обязанности старшего весельной группы.
Длинные весла опустились в зеленую воду Тассы, корабль медленно заскользил по волнам в сторону открытого моря. Легкий ветерок со стороны Порт-Кара наполнил паруса.
– Суши весла! – скомандовал второй офицер.
Я следил, как медленно растворяются в дымке очертания Порт-Кара. Над нами простиралось безоблачное голубое небо.
Потом я подошел к клетке с приобретенной рабыней.
– У меня нет имени, – произнесла девушка. Последнее было правдой: имени у нее не было, как у табука или самки верра. Я ее купил и до сих пор никак не назвал.
– Тебя зовут Саси, – объявил я.
– Да, господин, – склонила она голову. Ее и раньше так звали, но теперь это будет ее невольничье имя.
Ко мне подошел второй офицер, уже освободившийся от обязанностей старшего весельной группы.
– За провоз живности дополнительная плата, – объявил он, указывая на клетку. – Медный тарск.
– Разумеется, – ответил я и вручил ему деньги.
В соседней клетке сидела на коленях агентесса кюров – связанная голая женщина. Я посмотрел на свежее клеймо на обожженном бедре. Это было маленькое, четкое, аккуратное и глубокое клеймо, по которому любой человек поймет, что перед ним рабыня.
Улафи, купец и капитан, гордо прохаживался по мостику.
Я подошел к борту. Над моей головой хлопали тяжелые паруса, поскрипывали мачты, канаты и веревки. Я с наслаждением вдыхал пьянящий свежий запах сияющего моря Тассы. Какой-то матрос затянул песню Шенди, другие тут же ее подхватили.
Порт-Кар скрылся из виду.
МЫ ПЛЫВЕМ В ШЕНДИ
– Леча! – крикнул второй офицер над ухом белокурой дикарки. Она тут же вскинула голову и протянула руки для связывания.
Девушка стремительно развернулась на месте, упала на колени, широко развела бедра и опустилась на спину. Это была поза рабыни для наслаждений.
– Суда, каджейра!
Она выпрямила ноги и широко развела их в стороны.
– Бара, каджейра!
Она перекатилась на живoт, слегка приподнялась и скрестила ноги для связывания.
– Хорошенькая, – заметил Улафи и отвернулся.
– Да, – кивнул я.
– Суда! – скомандовал офицер. – Бара! Наду! Леча! Наду! Бара! Суда! Наду!
Девушка задыхалась. В глазах ее стояли слезы. Один раз она уже получила удар кнутом – за то, что поменяла позу недостаточно быстро и грациозно. Еще раз ее огрели, потому что она замешкалась, припоминая, что надо делать.
Путешествие в Шенди довольно утомительно и даже при попутном ветре занимает не менее нескольких дней.
– Думаешь, из нее выйдет толк? – спросила Саси. Она стояла рядом со мной и ела ларму.
– Посмотрим, – пожал я плечами. – Время еще есть. Как продвигается дело с горианским?
– Я стараюсь, – ответила Саси. – Но варварки ужасно тупые.
По просьбе Улафи я поручил ей заниматься с землянкой горианским языком. Саси восприняла задание с большим воодушевлением. Каждый день она по нескольку часов простаивала над блондинкой с кнутом в руке и безжалостно стегала ее за малейшие ошибки. Иногда Улафи заглядывал на их занятия и бросал землянке кусок торта или сладкого пирога. Девушка благодарно падала на палубу, целовала его ноги, после чего позволяла себе прикоснуться к еде. Она тут же предлагала угощение Саси, которая неизменно забирала большую часть.
– Благодарю, госпожа, – говорила землянка, когда Саси отдавала ей ее долю. Потом она уползала в свою клетку, хорошенькая беззащитная рабыня. Только там она могла наконец проглотить первый кусочек. Я заметил, что девушка никогда не съедала все сразу, а пыталась как можно дольше растянуть удовольствие.
Если мужчине прислуживают несколько женщин, принято назначать первую, или главную, рабыню. Другие девушки относятся к ней как к госпоже. Подобным образом удается избежать ненужных склок. Между девушками идет постоянное соперничество за право быть назначенной первой. Как бы то ни было, получив власть, они стараются распорядиться ею с умом и осторожностью, ибо настоящий господин может в любую минуту сместить первую рабыню. Я постоянно меняю первых девушек в своем доме и глубоко убежден, что старшей рабыней может стать только рабыня горианского происхождения. Мне в голову не придет назначить на эту должность землянку. Землянки должны быть рабынями рабынь.
Я посмотрел на блондинку. Она застыла на коленях в той позе, в которой оставил ее второй офицер.
– Я ее ненавижу, – произнесла Саси.
– Почему?
– Бестолковая, тупая тварь.
– Ей многое дается с трудом, – согласился я. – Не забывай, что она варварка.
– Просто бестолковая, – повторила Саси.
– Не думаю, – покачал головой я.
– Она делает всю ужасно медленно.
– Это не значит, что она тупая, – сказал я.
– Ужасно медленно, – вздохнула Саси.
– Она учится, – сказал я.
– Она всегда будет тупой, неуклюжей и неповоротливой рабыней, – раздраженно произнесла Саси.
– Может быть, – миролюбиво произнес я. – Посмотрим.
Честно говоря, на меня варварка не производила впечатления бестолковой женщины. Иногда мне даже казалось, что она схватывает все на лету. По-моему, из нее выйдет толк.
– Ты хочешь меня немного потренировать сегодня ночью, господин? – спросила Саси.
– Посмотрим, – улыбнулся я.
Я успел пройти с ней курс предварительной подготовки. Ни одна свободная женщина уже не могла сравниться с ней в постели.
Иногда ночами я забирал ее из клетки и приводил в свою каюту. Спустя несколько дней она полюбила ошейник. Интересно наблюдать, как меняется женщина.
Я посмотрел на застывшую на коленях блондинку.
Саси наслаждалась сочным плодом лармы.
Первые два дня блондинка вообще ничего не ела. Ее воротило от запаха мяса и рыбы. Для рабынь на судне готовили отдельно. Хотя по сравнению с тем, что она выловила из канала, это была изысканная пища. На третий день она съела все до последнего кусочка, вытерла пальчиками сковороду и облизала их. Увидев чистую сковородку, Улафи приказал второму офицеру начать занятия. Одновременно он попросил, чтобы я разрешил Саси проводить с ней уроки горианского.
– По-твоему, она красивая, господин? – спросила Саси.
– Да. – Я действительно считал дикарку красивой. К слову сказать, блондинка удивительно похорошела после выхода судна из Порт-Кара. Сказывались свежий воздух и регулярные тренировки под руководством опытных инструкторов.
Второй офицер освободился и снова подошел к блондинке. Он несильно ударил девушку кнутом, при этом длинная плеть намоталась на шею, и рывком поднял ее на ноги.
– Кто такая? – рявкнул он.
– Рабыня, господин.
– Что такое рабыня?
– Рабыня – это девушка, которая принадлежит господину, – заученно отвечала она.
– Ты тоже рабыня?
– Да, господин.
– Кому ты принадлежишь?
– Улафи из Шенди.
– Кто тебя тренирует?
– Шока из Шенди.
– У тебя есть клеймо?
– Да, господин.
– Почему?
– Потому что я – рабыня.
– У тебя есть ошейник?
– Да, господин.
– Какой у тебя ошейник?
– Для транспортировки, господин. По нему видно, что меня перевозят на «Пальме Шенди».
Мне показалось, что горианский язык девушки заметно улучшился за последние несколько дней.
– Для чего служит ошейник?
– Ошейник служит для четырех целей, господин. Во-первых, по нему сразу же видно, что я – рабыня. Иногда клеймо прикрыто одеждой, и этого не видно. Во-вторых, ошейник постоянно напоминает мне о моем статусе рабыни. В-третьих, по нему можно узнать, кто мой хозяин. В-четвертых… в-четвертых…
– Ну? – грозно прорычал офицер.
– В-четвертых, ошейник позволяет быстрее и легче надеть поводок.
Не меняя положения корпуса, офицер резко ударил ее ногой под ребра. Она явно промедлила с ответом. Девушка рухнула на палубу.
– Тебе нравится быть рабыней?
– Да, господин, – простонала она.
– Чего рабыне хочется больше всего? – продолжал занятия офицер.
– Понравиться своему хозяину, – без запинки ответила девушка.
– Кто ты?
– Рабыня, господин.
– Чего тебе хочется больше всего?
– Понравиться своему хозяину!
– Наду! – скомандовал он, ослабив кнут на ее шее.
Она стремительно опустилась на колени, широко развела бедра и легла на спину. В этом положении офицер ее и оставил.
– Неужели она красивее меня, господин? – спросила Саси.
– У вас совершенно разная красота, – ответил я. – Думаю, из вас обеих получатся неплохие рабыни.
– О! – сказала Саси.
Дополнительной функцией ошейника является то, что он позволяет по-разному связывать рабыню. Например, при помощи ошейника можно легко связать рабыне руки перед грудью, а можно прикрутить их прямо к шее. В ошейниках удобно связывать рабынь в большие связки. Иногда к ошейнику привязывают ноги рабыни, при этом узел, разумеется, должен находиться не на горле. Гориане связывают рабынь не для того, чтобы их удушить.
Я посмотрел на застывшую в покорной позе девушку. Думаю, если бы ей позволили отвечать честно, то на вопрос, нравится ли ей быть рабыней, она бы ответила отрицательно. А может, еще бы и разрыдалась. Между тем в том, как она опустилась на колени, уже просматривалось мастерство. Она непроизвольно вывернула бедра, оттянула пальчики и прогнула спинку. Никто ее этому не учил.
– Я тебе нравлюсь, господин? – спросила Саси.
– Нравишься, – ответил я. – Особенно после ванны.
– О господин! – воскликнула она. В первый же день после выхода из Порт-Кара я долго отмывал ее со щеткой в морской воде.
– Когда ты последний раз принимала ванну? – спросил я ее тогда.
– Год назад какая-то девчонка столкнула меня в канал. Господин брезгливый?
– В принципе нет, – ответил я, – но теперь тебе придется жить в чистоте. Ты больше не свободная женщина.
– Да, господин, – кивнула она. Саси знала, что рабыни отличаются от свободных женщин чистоплотностью, здоровьем и соблюдением правил гигиены. Неудивительно, они должны постоянно нравиться мужчинам.
Вчера блондинке в первый раз разрешили пройтись по палубе. Я подошел к ней, и она тут же опустилась на колени. Все правильно, перед ней был свободный мужчина. Я постоял над ней, она потупилась; на какое-то мгновение мне показалось, что она хочет показать мне ладони, но потом она плотно прижала их к бедрам. Я улыбнулся. В ней просыпалась женщина.
Позже я увидел ее возле главной мачты. Подойдя к мачте, я разглядел на ней царапины от ногтей.
– Мне лично нравится тренировка мехом, – сказала Саси, откусывая кусок лармы.
Блондинка застыла в позе рабыни для наслаждений. Преподаватель, судя по всему, о ней начисто забыл.
– Просто тебе не нравится, когда тебя бьют кнутом, – сказал я.
– Может, и так, – рассмеялась рабыня. – Если я буду все делать правильно, ты же не станешь меня бить? – лукаво спросила она.
– Посмотрим, – уклончиво ответил я.
– О, – произнесла она и задумалась.
Иногда Саси тренировалась вместе с белокурой варваркой. Улафи против этого не возражал. Более того, он сам предложил совместные занятия и даже не потребовал с меня дополнительной платы. С другой стороны, я тоже не стал брать с него денег за то, что моя рабыня занимается с варваркой горианским языком.
Уроженка Гора, Саси давно обогнала блондинку по всем невольничьим показателям. В принципе не было никакого смысла тренировать их вместе. Варварка до сих пор нуждалась в базовой подготовке.
Вспомнив о своих преподавательских обязанностях, Шока подкрался со стороны и резко крикнул:
Девушка стремительно исполнила команду.
– Сула! Налу! Леча! Сула! Бара! Наду! – Оставив девушку в этой позе, Шока снова удалился.
– Неплохо, – пробормотала Саси, пережевывая ларму.
– Да, – кивнул я. Несмотря на то что Саси заметно опережала белокурую дикарку, я был уверен, что та со временем ее догонит, а может, и превзойдет. Блондинка обладала завидным потенциалом.
Шока без предупреждения хлестанул ее плетью. Девушка не изменила позы, но задохнулась от обиды. Она не могла понять, за что ее ударили. С другой стороны, чтобы ударить рабыню, не требуется особых оснований. Шока рывком поднял ее за волосы и отвел к клетке.
– Можно мне сказать, господин? – произнесла она.
– Говори.
– За что ты меня ударил?
– Целуй ноги, – приказал Шока. Исполнив приказ, девушка вопросительно посмотрела на офицера.
– Потому, что мне так захотелось, – сказал он.
– Да, господин.
– В клетку.
– Да, господин.
Спустя несколько секунд он запер решетку и ушел. Рабыня опустилась на пол. Я заметил, что она смотрит в мою сторону. Затем она медленно подняла вверх ноги. В клетке было очень тесно.
– Господин, – обратилась ко мне Саси.
– Если я буду очень хорошей, мне позволят иметь платье?
– Может быть.
– Оно тебе очень понравится. К тому же у меня будет что снять перед тобой.
– Тебе очень идет ошейник, – сказал я. – Похоже, ты в нем и родилась.
– В некотором смысле так и было, – произнесла она.
– Не понял?
– Я женщина, – ответила она, откусывая ларму.
– Зачем тебе надо в Шенди? – спросил меня Улафи. Был поздний вечер. Я, по своему обыкновению, стоял у бортика и смотрел на воду.
– Никогда там не был, – ответил я.
– Ты не кузнец, – сказал он.
– Вот как? – Я удивленно поднял брови.
– Может быть, ты знаешь Чунгу?
– Который сейчас на вахте? – уточнил я.
– Да, его.
– В лицо знаю, – сказал я. Это был тот самый матрос, который обогнал меня по пути к верфи Красного Урта. Потом я видел его в помещении претора.
– Прежде чем объявили общую тревогу по случаю побега рабыни, мы предприняли собственные меры розыска, – сказал Улафи. – Мы были уверены, что без труда поймаем ее в первые же несколько минут.
– Правильно, – кивнул я.
– На варварке не было никакой одежды. Куда бы она от нас делась?
– Все правильно, – еще раз кивнул я.
– И тем не менее она скрылась, – сказал Улафи. – Она оказалась умнее.
– И это верно, – согласился я. Девчонка утащила лохмотья бродяжки и затерялась среди самок уртов. Я не сомневался, что мы имеем дело с очень умной девушкой. Теперь, когда она стала рабыней, ее ум должен послужить во благо хозяев.
– Мы очень не хотели беспокоить претора.
– Прекрасно тебя понимаю, – сказал я. – Человеку из Шенди, тем более капитану, не к лицу поднимать шум из-за пропавшей рабыни.
– Может, ты хочешь, чтобы тебя выбросили за борт? – неожиданно разозлился Улафи. – По-твоему, другому человеку это было бы к лицу?
– Разумеется, нет, капитан. Не сердись, – ответил я.
– К тому времени, как объявили общую тревогу, мы уже перерыли полгорода. Один из моих людей, Чунгу, искал беглянку в районе канала Рим. Он видел, как человек в одежде кузнеца связал двух разбойников, мужчину и женщину, которые попытались на него напасть. По его словам, он проделал это с ловкостью, которой трудно было бы ожидать от кузнеца. Потом он задержался. Ненадолго. Ровно настолько, чтобы привести девчонку в чувство, изнасиловать ее и привязать к мужчине.
– Неужели? – с любопытством произнес я.
– После того как сыграли тревогу, Чунгу вернулся на корабль. Так вот, – раздельно произнес Улафи. – Человек в одежде кузнеца – это ты.
