Давайте все-таки разберемся с Ибн-Фадланом
Введение
Наконец у меня есть полный русский текст «Записок» Ибн-Фадлана, не то посла, не то купца, не то просто авантюриста якобы «из Города Мира (Багдада)», хотя его «Записки» были широко распространены в восточном Иране», сиречь в нынешнем Афганистане, тогда как в самом Багдаде об этих «Записках» отродясь не слышали. Только надо не забывать, что по тем меркам расстояний от Афганистана до Сирии было примерно как ныне от Австралии до Гренландии. И вообще, по моему мнению, никакого Ибн-Фадлана в 921-922 годах в природе не было. Зато был уже в 13 веке «географ» Йакут, каковой, во-первых, просто якут, как побывавший в Якутии (Якутия тогда была от Урала до Тихого океана) выше 60-й параллели и, во-вторых, именно с его «географии» скомпилирован Ибн-Фадлан и отправлен в 10 век. Может быть, даже в Академии наук СССР «в переводе» А.П. Ковалевского и «под редакцией» И.Ю. Крачковского. Так как ««Записки» Ахмеда Ибн-Фадлана – чрезвычайно важный источник по истории Восточной Европы X века», тем более что его путешествие выдается как «на Волгу», хотя оно и было на Южный Урал. И, по-моему, еще дальше, в нынешний Ханты-Мансийск, который в то время назывался Самарой, каковых на Земле – не меньше десятка. Если не больше.
Якут – «Йакут»
Из предисловия к изданию упомянутых публикаторов: «Сам Йакут включил несколько фрагментов из Ибн-Фадлана в свой «Географический словарь», дошедший в нескольких списках. Единственный известный список «Записки» Ибн-Фадлана был обнаружен востоковедом А.З.В. Тоганом (А.З. Валидовым) в 1920-х годах в библиотеке при гробнице имама Али ибн-Риза в Мешхеде (Иран). К сожалению, конец рукописи отсутствует, причем неизвестно, скольких листов не хватает . В 1937 г. фотокопия Мешхедской рукописи была передана в дар Академии наук СССР от правительства Ирана, и на ее основе А.П.Ковалевским было подготовлено издание на русском языке. В 1956 г. им же было подготовлено существенно переработанное и дополненное издание, но наша электронная публикация основана на издании 1939 г .
Выделенные слова, а также тот факт, что фотографическая «рукопись» публикуется в якобы «не переработанном» виде показывает, что доверять этой публикации надо с большой осторожностью. Во всяком случае, подумать о том, что в древности рукопись Ибн-Фадлана была «широко известна», но от нее остались только рожки да ножки, а вот не «широко известный» даже в 13 веке «Географический словарь» Якута, напротив, вдруг «дошел до нас в нескольких списках». Но в них всего лишь «несколько фрагментов» из Ибн-Фадлана.
Название «рукописи», «просьба царя славян о постройке крепости» и
«преподании ему законов ислама»
У автора она называется «Книга Ахмада Ибн-Фадлана…, посла Аль-Муктадира к царю славян», то есть «…к царю рабов», (см. мои работы). Нам ее представляют публикаторы как «Путешествие… на Волгу», то есть Волга тут высосана из пальца. Так же следует отнестись к перечислению того, что Ибн-Фадлан «сам видел турок, хазар, руссов, славян, башкир и др.».
Далее. Фадлан поехал по «письму царя славян…, в котором он просит о присылке тех людей, кто научил бы его вере, построил мечеть…, и просит о постройке крепости, чтобы он укрепился в ней от царей, своих противников». Как известно, ни один царь любых славян никогда не просил об исламе, напротив все цари славян начали с православного христианства, так как в исламе нельзя водку пить, а на Руси согласно Владимиру Красное Солнышко «Руси любят питии».
Другими словами, уже сейчас видно, что письмо пришло не «от царя славян», так как славяне до Грозного нашего царя никогда раньше ниже Нижнего Новгорода по Волге не ходили. И вообще, славян интерпретаторы «рукописи» производят из имени «Барис ас-Саклаби (славянин)». А из него можно произвести даже грузинскую саклю. Не говоря уже о том, что так называли нас исключительно с запада, а не с востока.
География начала пути Фадлана
«И выехали мы из Города мира («переводчики» добавляют – Багдада), мы остановились в ан-Нихраване, в ад-Даскары (заметьте, Йакут указывает под этим именем одно село на запад от Багдада ). То есть, Фадлан поехал в другую сторону от цели путешествия! Может, поэтому все рукописи Фадлана потерялись?
Далее следует штук 8 деревень, каковые не отождествить на современной карте, но вот что выдает вранье: между деревнями 1-3 дня пути и посольство больше тратит времени на отдых в этих деревнях, чем на путь между ними. То есть, от Багдада, если бы они из него выехали на верблюдах, они за это время не смогли бы отъехать и сотни километров.
И вдруг: «пересекли пустыню до Амуля, потом переправились через Джайхун (а Джайхун, если вам неизвестно, это – Амударья) и въехали в Бухару», значит, в самых верховьях этой реки. <…> И оставались мы в Бухаре двадцать восемь дней», то есть дольше, чем затратили дней на весь путь от Багдада до Бухары.
А теперь взгляните на карту. Даже по нынешней скоростной автотрассе, даже на гоночном «Феррари» от Багдада до Бухары не доехать в столь краткое время, если надо еще не просто проехать по мосту через Амударью (Джайхун), а «переправиться», ибо моста нет. А на этом, примерно 2500-километровом прямом как стрела пути, тоже ведь мостов ни одного нет, а рек и речек – не счесть. Не из Багдада поехал Ибн-Фадлан.
Тогда, откуда же он выехал?
Прочитайте выше, насчет пустыни перед «переправой», а потом взгляните на более или менее крупномасштабную физическую карту Узбекистана и Афганистана, прихватив кусочек восточного Пакистана. Я уж не буду ее приводить, вы же все учили в школе географию.
Во-первых, вы и сегодня увидите путь от Кандагара до Кушки вдоль подножья гор. Другой путь, ни выше, ни ниже не проложить: с одной стороны горы, с другой – пуштунская пустыня. Во-вторых, на полпути от Кандагара к указанной дороге примыкает единственный путь из Ирана, а, значит, и из Багдада. В-третьих, но из Багдада, коль скоро Фадлан направился на Волгу, не надо ехать в верховья Амударьи, на Волгу надо ехать или плыть по любому меридиональному берегу Каспия. Но Фадлан приехал в пустыню, чтоб переплыть Амударью и оказаться в Бухаре. Значит, стопроцентно второй раз подтверждаю: Фадлан не ехал из Багдада. Откуда тогда ехал?
Кандагар и в древности и сейчас – нечто, вроде блок-поста на единственной дороге, так как самостоятельного значения не имеет, ни производственного, ни по полезным ископаемым, тут удобно только всех останавливать и брать с них дань. Путь же идет из долины Инда, где, во-первых, куча полезных ископаемых, особенно серебра, во-вторых – это самый древний форпост торгового племени в Индостане, (см. мои другие работы). Именно с долины, в основном верховьев Инда началось освоение торговым племенем всей Юго-Восточной Азии. Именно здесь – санскрит и прочие штучки древних Ариев-арийцев. Сам же путь из долины Инда через Кандагар, Кушку, Мары – в Бухару только средство связи и не более того. И вся культура на этом пути лишь следствие этого пути, а сама культура выросла в долине Инда, а потом уже переправилась в Бухару. Поэтому Ибн-Фадлан держал путь откуда-то из долины Инда. Но и в Персии имелась культура, только она несколько другого плана, так как произошла тоже от торгового племени, только от другого его «колена». Так что в Бухаре эти две культуры усреднились и двинулись на Тихий океан, в Китай, Корею и Японию. Но большая часть ирано-иракской культуры пошли по берегам Каспия на Волгу и Яик и вместе с баскунчакской солью тоже отправились на Тихий океан. Только зимой – через Бухару, а летом – через Северный Казахстан, (см. мои другие работы).
Мне посчастливилось два месяца прожить в пустыне, через которую Ибн-Фадлан достиг переправы через Амударью, чтобы попасть в Бухару. Но лучше бы этого «счастья» не было, так как я, прибыв из Сибири в самый разгар лета, в начале августа, чуть там не изжарился живьем. При 45 в тени. Меня туда послала Родина, чтоб я там подучился в дополнение к горному делу командованию танковым взводом. А броня танка, кстати, нагревалась до 70 градусов, а мы в нем сидели. Фадлану, конечно, было легче, он южанин, а я – сибиряк и даже уснуть не мог, не намочив простыню под краном и завернувшись в нее.
Так вот, достигнув точки, где довольно полноводная река Мургаб прямо-таки проваливается в песок, надо свернуть направо, переправиться через Амударью и еще столько же проехать на верблюдах и ты – в Бухаре. Только никакой дурак не поедет с Инда в Бухару, чтоб потом добраться до Южного Урала. Не говоря уже о Волге. Что он там делать будет? Это примерно как москвичи в отпуске собрались бы сходить пешком во Владивосток. Причем не вдоль железной и обычной дороги, а сбоку от нее, по тайге. Причем имея за душой не рубли в кошельке, а кредитную карточку «Эмерикен экспресс». Причем на всем 10-тысячекилометровом пути ни один встречный не знает, что это такое – кредитная карточка?
Торговая эстафета
Она у меня описана в другой работе, здесь же кратко сообщу, что ни один дурак, накопав золота в Магадане, не повезет свою добычу на собаках сквозь таежные дебри прямо на московский базар. Или тот же старатель с озера Баскунчак соль – в Корею. Во-первых, он не знает пути и никогда не сможет его узнать, так как погибнет на первой же сотне километров от злого умысла местных жителей, зверя, или провалившись в болото, сверзившись в пропасть, или просто от голода, кружа около какой-нибудь горы. Во-вторых, где торговый путь, там и – разбойники, обшарят до трусов на первых же 30 километрах, а если бог пронесет на первый раз, то ведь разбойники живут через каждые 30 километров, а до Тихого океана – аж страшно считать. Поэтому торговля – эстафетная изначально. Не огурцами, разумеется, а экзотикой: чаем в Ханты-Мансийске, ханты-мансийскими мехами – в Индии. При каждой передаче товара по эстафете цена его возрастает. Но самое главное в том, что свой отрезок пути эстафетный торговец знает наизусть, в том числе, как избежать встречу с разбойниками. Или же – как поладить с ними. Или как защититься.
Исходя из этого, географ-любитель может, конечно, пристраиваясь к караванам, проследовать с ними 3-5 этапов, тщательно замаскировавшись на каждом этапе под индивида, присущего данному этапу, например, вымазавшись сажей, если следует с эфиопами, чтобы разбойники и местные жители его не вычислили, иначе спросят: а ты что здесь делаешь?
Это я к тому говорю, что Фадлан не торговец и не географ, он – посол, а послы без денег не ездят. Но надо знать, что разбойникам плевать, что у посла охранная грамота из Багдада, он ведь грабит невдалеке от Тихого океана. Поэтому послы в те поры ездили примерно как армия, идущая в поход на другую страну. А уж исходя из этого, послов надо вообще вычеркнуть из тогдашней истории, если они не едут из соседнего села, где всех возможных послов знают в лицо. И еще не надо забывать про менталитет. История Фадлана написана не ранее того, как был придуман дилижанс. Или русская ямщицкая тройка. Но это 19 век, в каждом городе – полиция и все подчиняются королю или царю. А тогда менталитет не распространялся дальше 30 километров, и на каждом таком этапе эстафеты – вполне могли поджарить и съесть. Только торговое племя умело противостоять таким невзгодам. Поэтому я и говорю, что история Ибн-Фадлана скомпилирована уже после того, как был придуман дилижанс. И авторы компиляции даже не могли себе представить путешествие без дилижанса. Поэтому их так смешно читать, если вспомнить о менталитете.
Цель
Цель – совершенно сказочная. Например, какое-нибудь племя из дебрей Амазонки написало и передало каким-то сверхъестественным способом письмо турецкому султану, чтобы тот построил им город с крепостными стенами, как будто племени откуда-то известно, как о городах, так и о крепостных стенах. Ведь этого невозможно представить, точно так же, как представить у этого племени холодильники в каждом шалаше, питающиеся электричеством от ближайшего дерева посредством лиан. И, представьте, султан посылает Ибн-Фадлана, наперед зная, что ему на Амазонку никогда не добраться, так как никому в султанате вообще неизвестно, где эта Амазонка находится.
Другими словами, так как написано это путешествие, оно – невозможно. Допущение, что Ибн-Фадлан – самостийный географ, мы тоже отмели как нереальное. Значит, «Записки…» – роман, каковые пишутся из опыта собственного наблюдения за окружающей жизнью, по тем временам на расстоянии не далее тридцати километров, либо – из перелопачивания ранее написанного, а по тем временам – из рассказанного очевидцами, притом – через вторые–десятые руки, примерно как анекдоты.
Единственным источником этих рассказов могут быть только торговцы, притом торговцы данного участка (этапа) торговой эстафеты, переданные через соседние этапы с добавлением на каждом этапе собственных умозрений наподобие детской игры в испорченный телефон.
По роману Л. Толстого «Война и мир», конечно, можно изучать историю Наполеоновских войн, если представить себе, что ни одной другой бумажки об этих временах не сохранилось. Именно так надо изучать историю по роману Ибн-Фадлана. А теперь я остановлюсь только на тех фактах из романа, которые дают пищу уму, но не сердцу.
Непереварившиеся семена в куче навоза, которые курочка склевала
1. «Я видел дирхемы Бухары разных сортов, они состоят из меди, красной меди и желтой меди, из которых берется количество без веса. Сто из них равны дирхему из серебра». Во-первых, Бухара в то время – окраина еврейского мира, так как там еще не научились точно дозировать в монетах медь разных месторождений. Во-вторых, обогащение меди – грубое, примерно как в Японии, где в японской меди содержалось даже в 1850-х годах очень много золота и западноевропейцы скупали его по цене меди, а потом более высокими технологиями отделяли. В-третьих, в Центральной (Средней) Азии медь стоила в 100 раз дешевле серебра, загляните на сегодняшнюю биржу.
2. «…они не упоминают других дирхемов». Значит, часть торгового племени в данном ареале «окуклилась», (см. статью «Окукливание»), торговый путь еле намечен, нерегулярен, то есть не как нынешняя Транссибирская магистраль. Поэтому торговое племя стало внешне здорово походить на аборигенов, в историки их позже назовут «тюрками» с многочисленными их каганатами.
3. «…мы выехали из Бухары, возвращаясь к реке, и наняли корабль до Хорезма. … мы ехали несколько дней». Вот поэтому-то я и говорю, что основной способ освоения новых земель – реки. Попробовали бы этот же путь проехать на верблюдах рядом с Амударьей.
4. «…между вами и этой страной, о которой вы говорите, – тысяча племен неверных» . Это сказано Ибн-Фадлану, собравшемуся на Южный Урал, в Хорезме. Значит, здесь не было никаких тюркских каганатов, каковых историки насчитали до десятка, глядя в потолок. Они врут наподобие романиста Ибн-Фадлана насчет бороды, о которой – ниже.
5. «Итак, мы спустились из Хорезма в аль-Джурджанию. Я видел хорезмские дирхемы обрезанные и свинцовые и неполновесные…, их менялы продают игральные кости, чернильницы и дирхемы». <…> Но только Аллах… сделал дрова дешевыми для них». Итак, наш романист – на берегу Арала зимует четыре месяца (раджаб, шабан, рамадан, шавваль), греясь почти дармовыми дровами, что соответствует нынешней природе – устье Амударьи около четырех месяцев во льду. Но главное не в этом, а в «обрезанных» дирхемах, каковые стали рублями – рубленными на две-три части дирхемами. Но надо учесть и инфляцию, так как дирхем напополам – полтина, на три части – алтын, каковые стали после очередного «упорядочения масштаба цен» пол-рублем и тремя копейками. Примерно как майор – старше лейтенанта, а вот генерал-майор младше генерал-лейтенанта. Но и это еще не все.
Рубли – рубленные динары, конечно, попали на Русь Московскую по Волге, только не из Хорезма. Ибо оттуда, где сейчас зимует Ибн-Фадлан, нет пути на Волгу, отсюда есть путь только на Урал, хотя и не самый хороший, лучший путь на Урал – по Иртышу и Тоболу. Поэтому рубли могли попасть на «святую» Русь в абсолютно равной вероятности либо с Кавказа, либо с Уральских гор, из Великой Перми. В дальнейшем я буду тщательно следить за тем, как Ибн-Фадлан у русских историков попадет на Волгу. А пока – о бороде, к которой все никак не могу подойти.
6 . Ибн-Фадлан «посмотрел на свою бороду, она один сплошной кусок из снега, пока я не приблизил ее к огню». Я родился в Сибири, поэтому утверждаю, что Ибн-Фадлан никогда не был в местах, где борода индевеет. Он, как говорится, слышал звон, но не знает – где он. И это очень важное доказательство, что я рассматриваю роман, а не отчет о реальном путешествии. И даже для времен упомянутого выше Йакута (13 век) это – роман. Значит, о 10 веке можно вообще забыть. Тем более, что Ибн-Фадлан пишет: «я видел землю, которая растрескалась и в ней (образовались) большие овраги от силы холода, и что огромное древнее дерево действительно раскололось на две половины от этого». Заметьте, что это – на устье Амударьи.
7. «…река Джайхун растаяла, и мы принялись за необходимые принадлежности для путешествия. Мы купили турецких верблюдов и велели сделать дорожные мешки из верблюжьих кож для переправы через реки, через которые нам нужно будет переправляться в стране турок». Идет май, поэтому от покупки верблюдов до поделки из них бурдюков потребовалось бы все лето. Тогда нечего было сидеть всю зиму на Арале и ждать весны для начала не то что путешествия, а всего лишь – подготовки к нему. А если местные жители все же плавали по Аралу, что сверхсомнительно, так как незачем, то не надо говорить и о покупке верблюдов. Из чего вытекает («велели сделать»), что местные жители понятия не имели о бурдюках. И «делать» они их будут примерно как сито, на котором далеко не уплывешь, ибо выделка шкуры для бурдюка в воде – дело хитрое, непростое. Неужто с собою в поход специалиста взяли? Так лучше бы взяли готовые бурдюки.
8. «Итак, на каждом человеке из нас была куртка, поверх нее кафтан, поверх него шуба, поверх нее войлочная шапка и бурнус, из которого видны были только два его глаза, и шаровары ординарные и другие двойные (с подкладкой), и гетры, и сапоги из кимухта и поверх сапог другие сапоги, так что каждый из нас, когда ехал верхом на верблюде, не мог двигаться от одежд…».
Во-первых, это – в середине лета (бурдюки задержали), притом на устье Амударьи, ибо караван только двинулся из неудобопроизносимой и ни о чем не говорящей аль-Джурджании вблизи Хорезма. Во-вторых, если это северный наряд, то северные народы отродясь «войлочных шапок» не носили, чтоб только «одни глаза» снаружи были. В-третьих, северная одежда легка и удобна даже при минус 60-ти. То есть, романист-фантаст Ибн-Фадлан представляет себе, как бы он оделся, если бы было холоднее, нежели на экваторе в январе. Значит, не был он в Хорезме и в июне.
9. «…мы наняли проводника… из жителей аль-Джурджании », через два дня: «нас настиг снег, так что верблюды ступали в нем по колена . Мы остановились на два дня и устремились в страну турок, и никто нам не встретился в пустынной степи без единой горы. Мы ехали десять дней…, и нам встретился сильный холод и последовательное выпадение снегов, при котором холод Хорезма был подобен дням лета».
Во-первых, за десять дней по степи на верблюдах далеко не уедешь. Я не уверен даже, что они достигли северной оконечности Арала. И откуда в июле тут взялся снегопад «верблюдам по колено»? Я ведь уже вам сказал, что ледостав на Амударье продолжался во времена Ибн-Фадлана ровно столько же, сколько и сейчас. И зачем тогда Ибн-Фадлану понадобился такой гротеск, чтоб, отъехав к северу не более 200 километров в самый разгар лета, когда даже в Ханты-Мансийске под 30-ть тепла, восклицать, будто он попал в Антарктиду в июле, когда там зима под минус 70-т. Во-вторых, «нанять проводника» можно было не более, чем на все те же 200 километров, учитывая, что проводник – кочевник и знает ближайшую степь как свои пять пальцев, а дальше и для него – terra incognita . В-третьих, но он же на этом не остановился, он нагнетает: «мы были близки к гибели наших душ ».
10. «…мы едем каждую ночь от полуночи до времени после полудня». При таком гренландском холоде в июле, о котором нам только что сообщил автор, это не самое лучшее время «дневного» перехода. Это время – наихудшее. А вот для дневной жары, стопроцентно имевшейся у него в наличии, – разумно. Хотя у меня есть еще одна причина в запасе, но я о ней пока умолчу.
11. Когда мы проехали пятнадцать дней, мы достигли большой горы, на которой источники. Мы пересекли их и прибыли к племени турок, известных под именем аль-Гуззия. И вот они кочевники, у них дома волосяные. Ты видишь их дома то в одном месте, то такие же в другом; они не изъявляют покорности Аллаху, но называют своих наибольших старцев господами. И управляет ими совет между ними».
Во-первых, не нужно ехать 10 + 2 + 15 дней на север, чтоб увидеть «волосяные дома», их и из Хорезма было видно. Хотя месяца и хватило бы, чтоб попасть к «большой горе» Мугоджары, «на которой источники». Но до Урала на верблюдах по бездорожью за этот срок никак не добраться.
Во-вторых, эти самые «турки» даже ныне не «изъявляют покорности Аллаху» , у них ведь поныне – ламаизм, к которому здорово подходит и «совет наибольших старцев», геронтократия называется. Отсюда я, не будь на свете историков, сделал бы вывод, что ламаизм немного древнее ислама, так как он сюда уже добрался, а ислам – все еще нет. Притом добрался ламаизм сюда оттуда же, откуда фактически прибыл Ибн-Фадлан (см. выше).
В-третьих, геронтократия присуща всем народам, куда еще не попала религия единого бога, что в Австралии, что в Тибете, что на Северном Кавказе, где религия поныне не столь крепка как геронтократия.
Где-то около Мугоджар, на полпути до Урала, продвижение Ибн-Фадлана остановилось и пошло описание практически никчемных характеристик «турок» (тюрок же, но Ибн-Фадлан не знал, что историки так назовут позднее многочисленные народы и каганаты), каковые я опускаю. Главное, что в районе Мугоджар случилась первая встреча. И сразу же – вторая.
12. Первый из их царей – Кударкин. Он прежде уже принял ислам, но сограждане ему сказали: "Если ты принял ислам, то ты уже не наш глава". Тогда он отказался от ислама. Нам он сказал: "Я не допущу, чтобы вы прошли… мы поддобрились к нему кафтаном, куском материи, лепешками хлеба, пригоршней изюма и сотней орехов. На следующий день нас встретил один человек из турок Он сказал: "Остановитесь", и караван остановился, то есть около трех тысяч лошадей и пяти тысяч человек . Потом он сказал: "Ни один из вас не пройдет!" Мы сказали ему: "Мы друзья Кударкина". Он начал смеяться: "Кто такой Кударкин? Я испражняюсь на бороду Кударкина". Тогда я вручил ему лепешки хлеба. Он взял их и сказал: "Проезжайте, я смилостивился" (выделено мной).
Мне эти встречи здорово напоминают сказку об Аладдине и волшебной лампе. И – об Иване-дураке и Емеле-дураке одновременно. Начну с того, что несколько верблюдов, две недели назад «стоявшие по колено в снегу», превратились в «три тысячи лошадей», а небольшое «посольство», которое всех боялось и всех «задабривало», начиная с Бухары, превратилось в армию даже по современным меркам – большую. Каковую надо кормить и не за деньги, разумеется, так как деньги в этих краях практически не ходят, а те, что имеются в единичных экземплярах, разрубаются на две-три части, примерно как крайняя плоть Иисуса Христа для показа в наибольшем количестве «храмов». Ибо даже царю Кударкину не денег подарили, а товары. Другими словами, здесь вставка в труд Ибн-Фадлана, ибо сам он не настолько сумасшедший, чтоб последовательно писать эту чушь.
С одной стороны, такая армия имеет место, когда торговцы решили построить за горизонтом новую Самару. Тогда им не страшны никакие местные власти. Но только перед этим туда должны сходить разведчики типа малочисленного «посольства» Фадлана. И объединять «посольство» с «армией» – глупее не придумаешь.
С другой стороны, от «посольства» до «армии» (кстати, поразмышляйте насчет «ар-ми», «Би-ар-ми», «сам-ар», а то у меня и без того половина работ состоит из языкознания) – большая временная дистанция. «Посольство» потому и взято у меня в кавычки, что оно есть наиболее приспособленные к первоначальному завязыванию знакомства торговцы. У которых на первом месте – знакомство, а на втором – торговля, то есть знакомство для последующей торговли. С все новыми и новыми «посольствами» центр тяжести постепенно переносится на саму торговлю, товарооборот растет и приходит время начинать строить там, «за горизонтом», новый город, Самару разумеется, так как это слово прямо означает «горизонт». Вот тогда-то идет уже «армия», не завоевательная, разумеется, а строительная, каковая и защитить себя сможет в случае необходимости. Именно так основаны все города на Земле, не исключая великие русские реки.
Во многих своих работах я доказал что, как только «посольства» развивают на данном отрезке пространства торговый путь, на нем тут же появляются казаки-разбойники во главе с представителями торгового племени, подвергнутыми единоплеменниками процедуре «арири» или «карет». (См. мои другие работы, например, «Алджама и другое», «Третий главный вывод из моих работ: Тайна о «Тайнах…» с нежданным выводом-3»). Поэтому я сделал следующий вывод из этих двух встреч, имея в виду «три тысячи лошадей и пять тысяч людей» у Ибн-Фадлана, описания им турка Кударкина и «одного человека из турок», а также явную неприязнь Фадлана к последнему. И, кроме того, – метод «поддобрения», проявленный Фадланом к тому и другому, и крайнюю скупость на слова Фадлана при этом описании.
Ибн-Фадлан, как и положено «разведчику», в первую очередь завязал отношения с главой геронтократии данного региона, надеясь на его покровительство и склоняя его к исламу. У главы геронтократии, естественно, разбежались глаза, но последовал окрик сограждан. Причем «покровительство» не представляло собой силу, а просто – устное рекомендательное письмо к согражданам, что равно силе, так как «чудь не знала оружия», а геронтократию уважала беспредельно. Эта договоренность действовала длительное время, пока организовывался торговый путь, и по нему прошло несколько десятков таких «послов» как Ибн-Фадлан. Только последующие правщики «записок» выкинули этот процесс и соединили с процессом «одного человека из турок», произошедшим примерно через несколько лет, а может быть, и десятков лет, в единую последовательность «на следующий день». Об этом говорит хотя бы тот факт, что не могли противники Кударкин и «один человек» жить бок о бок, не далее полдня пути друг от друга, что для кочевников равносильно как для нас – соседство по лестничной площадке. Притом надо не забывать, что этот «один человек» остановил «около трех тысяч лошадей и пяти тысяч человек» Ибн-Фадлана, каковые за десяток дней получились из нескольких человек и верблюдов. То есть, во второй встрече «на следующий день» был уже не Ибн-Фадлан, а его далекий правнук. А вот то, что пообещал сделать «один человек» с бородой Кударкина, показывает, что это уже были казаки-разбойники на торговом пути. Недаром я упустил из цитаты подробности яростной, скрытой, но тайной, ненависти, доходящей до оскорблений и унижений, пра-пра-правнука Ибн-Фадлана к этому «одному человеку», находясь при «трех тысячах лошадей и пяти тысячах человек». А вот имени его не назвал потому, я думаю, что оно – еврейское, надеюсь мою отсылку к «карет» вы уже посмотрели. Особенно унизительно для «одного человека» выглядит на фоне подарков Кударкину вручение «одному человеку лепешек хлеба», если не забывать о «трех тысячах лошадей и пяти тысячах людей» пра-пра-правнука Ибн-Фадлана. За каковые не «смилостивится» не только главарь казаков-разбойников, но и сам пра-пра-правнук Кударкина. Разве что добавить, что «каждый, кто замещает какого-либо их главаря, называется Кударкин».
13. «Уезжая из области этих турок мы остановились у командующего их войском Он поставил для нас турецкие юрты. У него челядь и свита и большие дома. <…> А мы уже (раньше) преподнесли ему подарки из одежд, изюма, орехов, перца и проса. <…> Мы находились в смертельном положении, пока они не объединились на том мнении, чтобы отпустить нас. Мы же преподнесли мервский хафтан и два куска (материи) пай-баф, а его товарищам куртку и также Яналу и вручили им перец, просо, лепешки из хлеба. И они удалились от нас».
Я тут специально выбросил несколько предложений о нравах, так как в данном случае их не изучаю, чтобы вы сами увидели околесицу, которую несет автор. Или его позднейшие правщики. Во-первых, почему «командующий их войском» имеет «большие дома, челядь и свиту», тогда как у подопечных Кударкина таковых нет? Причем живут они рядом, так как Ибн-Фадлан далее Мугоджар пока не двинулся. Другого, нежели казаков-разбойников, захвативших торговый городок и властно подчинивших себе его жителей, я тут не вижу. При этом, «свита» по-русски называется дружина, хотя я ее называю просто казаки-разбойники во главе с «евреином», челядь – приближенная к услужению малая часть населения города, а остальные не упомянуты.
Во-вторых, «командующий войском», после «поднесения ему первых подарков» подверг своих гостей «смертельному положению», которое длилось довольно долго, пока «они не объединились на общем мнении» – отпустить. И то, только вторые подарки несколько смягчили их души. Поэтому, опираясь на комплекс моих работ, не логичнее ли признать что ободрали «посольство» как липку и «отпустили» лишь потому, что это – их промысел, который может автоматически прекратиться после нескольких убийств «послов». При этом надо все время помнить, что в традиционной истории и древней романистике тысячи таких примеров на предмет «обобрали и отпустили». Тогда как по той же самой истории их непременно надо перевести в статус рабов, ибо других способов получения рабов история не знает.
В-третьих, обратите внимание на следующее противоречие. С одной стороны, именно Ибн-Фадлан пожаловал к «командующему войском», причем туда, где у этого «командующего» – «большие дома», не считая «свиты и челяди». С другой стороны, «они (разбойники) удалились от нас». То есть, бросили свои «большие дома» вместе с Ибн-Фадланом и удалились? Поэтому в процитированном отрывке – два рассказа, о двух разных, разнесенных по времени и пространству случаях, скомпилированных в один случай. Один о городе, занятом разбойниками, другой – о грабеже на большой дороге.
14. Наконец «Мы отправились, пока не достигли реки Багнади». И здесь «услужливые» переводчики вставляют в скобочках: «река Чеган, вытекающая из южной оконечности Мугоджар…» и продолжают как ни в чем не бывало: «Люди вытащили свои дорожные мешки, а они из кож верблюдов. Они расстелили их и взяли самок турецких верблюдов, так как они круглы, и поместили их в их пустоту (углубление), пока они (мешки) не растянутся. Потом они наложили их одеждами и (домашними) вещами, и когда они наполнились, то в каждый дорожный мешок села группа (человек) в пять, шесть, четыре, – меньше или больше. Они взяли в руки деревяшки из хаданга (белого тополя) и держали их, как весла, непрерывно ударяя, а вода несла их дорожные мешки и они (мешки) вертелись, пока они не переправились. А что касается лошадей и верблюдов, то на них кричат, и они переправляются вплавь. Необходимо, чтобы переправился отряд бойцов, имеющих при себе оружие, прежде чем переправится что-либо из каравана. Они – авангард для людей, (следующих) за ними, (для защиты) от башкир, (на случай) чтобы они (т.е. башкиры) не захватили их, когда они будут переправляться. Итак, мы переправились через Багнади способом, описание которого мы сообщили».
Ох, и трудно же доказывать вранье, вернее, не трудно вовсе, но требуется такое многословие на коротенькую цитату, что редко кто возьмется за это неблагодарное дело, примерно как у Гоголя: «редкая птица долетает до середины…». Меня в шестом классе заставили выучить этот отрывок: «Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит он полные воды свои…». Так я его и в семьдесят не могу забыть. Но не в этом дело.
Во-первых, не забудьте, у нас с Ибн-Фадланом – самый конец июля, вернее даже – август ближе к середине. Весенний паводок давно прошел, а осенние дожди еще не начинались. На макушке Мугоджар – примерно как на горячей сковородке («лето сухое и жаркое» – написано в БСЭ). Поэтому из Мугоджар в данное время ничего не вытекает, не считая небольших ключей, которые не далее трех метров от истока проваливаются в песок. От небольшой речки, гордо названной переводчиками «рекой Чеган», осталась только цепочка крошечных солоноватых озер. Поэтому все остальное, включая «дорожные мешки», – блеф в чистом виде.
Во-вторых, я не ставлю под сомнение сам метод переправы, только он не относится к указанной речушке. Но историкам-то нужно давно уже разворачивать «посольство» Ибн-Фадлана на запад, чтоб он попал, наконец, на Волгу и оставил нам на память свои «записки» о Руси. Вернее, не столько о Руси, сколько о Московии, ведь она сегодня такая большая, аж до Тихого океана. Ради такой глобальной задачи как не вырастить из мухи слона? Но пойдем дальше.
15. «Потом мы переправились через реку, называемую Джам (река Эмба – услужливо добавляют переводчики), также в дорожных мешках, потом мы переправились через Джахаш, потом Адал, потом Ардан, потом Вариш, потом Ахти, потом Вабна (реки между Эмбой и Уралом – вновь встревают переводчики), а это все большие реки (выделено мной).
И тут я окончательно взбеленился, чего уж нас так-то грубо дурить, приглашаю и вас к тому же самому. Во-первых, расширю цитату насчет Мугоджар, ибо «лета сухого и жаркого», мне кажется, мало. Из статьи в БСЭ о Мугоджарах: «зима холодная, малоснежная, со средней температурой января - 14 °C; лето сухое и жаркое, средняя температура июля 24 °C. Годовое количество осадков 200-250 мм ». «Малоснежная» зима вкупе с «годовым осадком в 200-250 мм при среднем по европейской России 600 мм должно однозначно показывать, что с Мугоджар в пик лета ничего не должно вытекать: снег растаял в апреле, а дождичка тут ждут чуть меньше, чем в Сахаре.
Во-вторых, дезавуирую ссылочку переводчиков на Эмбу, ибо она согласно все той же БСЭ «теряется среди солончаков в 5 км от Каспийского моря», то есть, вообще до Каспийского моря не доходит, хотя и стремится к нему. И, коль скоро, Ибн-Фадлан нацелился на Волгу, на запад, ему в самый раз именно здесь Эмбу посуху перейти.
В-третьих, но и «в верхнем течении Эмба сильно меандрирует», то есть распадается на озера, «летом русло на верхнем участке состоит из разобщённых плёсов; ниже плёсы глубиной до 4-5 м сменяются мелководными участками». Другими словами, всегда можно найти место не далее километра друг от друга, по которому Эмбу в любом случае можно не переплыть на бурдюках, а просто перейти как по мосту. Ибо и «в низовье река пересыхает, разбиваясь на плёсы». Притом заметьте, ее «питание преимущественно снеговое». И еще заметьте, что «основной сток в период весеннего половодья (апрель - май)», а весь май, как показано выше, Ибн-Фадлан «закалывал верблюдов, выделывал кожи и шил бурдюки».
В-четвертых, привожу карту событий. Она нам потребуется не только для того, чтобы представить реальный его путь, но и найти место, где бурдюки Ибн-Фадлану потребуются в действительности, а не на бумаге. Это место – от Уральска через Оренбург до Орска, за линией которых – вожделенные горы Урал. В которых до сих пор лежит то, что когда-нибудь надобилось и впредь понадобится человечеству. И как раз перед этой большой переправой, каковую так красочно описал Ибн-Фадлан немного выше, лежит небольшая «кучка» маленьких переправ, которые обозначены в его сочинении непереводимыми словами. Которые вообще-то говоря можно и вброд перейти или даже просто обойти посуху, помня о только что сообщенных вам «меандрах». Правда, в дождливое лето «меандр» может и не быть, это же все-таки не более южное пекло, но вброд – всегда можно место найти. Только я еще не все сказал.
В-пятых, немного правее (восточнее) Орска лежит надежда археологов – Аркаим, которому эти археологи понапридумывали столько чуши, что я вынужден был написать специальную на этот счет. Мало того, выше есть древнейший городок Карталы, в котором я расположил столь же древнейшее Картаусово царство, (см. на этот счет специальные статьи об Еруслане Лазаревиче и самом Картаусовом царстве). А то Пушкин обо всем этом знал, так как списал с Еруслана Лазаревича своего богатыря Руслана, того самого, временно неудачливого любовника Людмилы, а вы об этом ничего не знаете. Как же так? – Некрасиво.
На этом самом месте (см. саму цитату, которую я так долго критиковал) труд Ибн-Фадлана дает большой скачок, притом так хитро замаскированный, чтоб вы сами догадались, что он уже и Волгу переплыл. Ибо дальше следует.
16. «Потом мы прибыли после этого к печенегам, и вот они остановились у воды похожей на море, не текущей, и вот они темные брюнеты, и вот они с совершенно бритыми бородами, бедны в противоположность гуззам. Ведь я видел из (числа) гуззов таких, что владели десятью тысячами лошадей и ста тысячами голов овец».
Если забыли, то гуззы – на Мугоджарах, а «не текущая вода» – Аральское, Черное и Каспийское моря, выбирайте! Хотя историки и знают, что печенеги жили в Причерноморье, с ними еще киевские князья все воевали. Но, чтоб труднее отгадать, к печенегам пристроена следующая фраза: «…овцы пасутся на снегу, выбивая копытами и разыскивая траву. А если они не находят ее, то они грызут снег и до крайности жиреют. А когда бывает лето, то они едят траву и худеют». То есть, Ибн-Фадлан как птичка слетал на один день с Мугоджар к Черному морю, каковое получилось у него намного севернее Мугоджар из-за овечек, «жиреющих от снега». Не верите, что на один день? Тогда читайте: «Мы оставались у печенегов один день, потом отправились и остановились у реки Джайх (Хайдж) (Яик), а это самая большая река, какую мы видели, самая огромная и с самым сильным течением. И действительно, я видел дорожный мешок, который перевернулся в ней, и те, кто был в ней, потонули, и люди (мужи) погибли во множестве, и потонуло (значительное) количество верблюдов и лошадей. Мы переправились через нее только с трудом». Так как все это блеф, а услужливые переводчики вновь в скобочках добавили «у реки Джайх (Хайдж) (Яик)», мне ничего не остается, кроме упомянутой птички.
17. Потом последовали переправы через реки Джаха, Азхан, Баджа, Самур, Кабал, Сух, Ка(н)джалу, при которых переводчики ничего не пишут в скобочках, так что следы Фадлана потерялись окончательно и вдруг всплыли «в стране народа турок, называемого аль-Башгирд», которые «едят вшей». Приятного, так сказать, аппетита! Причем в скобочках не написано, что это башкиры. И не башкиры их интересовали, а полезные ископаемые, особенно гора Магнитная, целиком состоящая из магнетита с содержанием чистого железа более 70 процентов. Конечно, не Ибн-Фадлана лично, а вообще – торговое племя, что и отразилось в романе.
Только я хочу добавить две весьма перспективные догадки. Первая: Урал начал осваиваться торговым племенем намного раньше Среднерусской возвышенности с центром в городе Москве и даже во Владимире, ибо там из полезных «ископаемых» одни лесные грибы. Вторая: собственно, даже не Центральная Азия была заинтересована в этом освоении Урала, и даже не Индия (вместе с нынешним Пакистаном, а именно торговое племя, так как в Горной Шории тоже плавили железо из магнетита, но это слишком далеко от потребителя. Притом надо учесть конкуренцию волжских торговцев из Ирана западного и торговцев из восточного Ирана, о которых я сейчас речь и веду. Поэтому весьма сомнительно, чтобы Ибн-Фадлан, даже не будучи простым писателем, а – разведчиком, сильно бы заинтересовался Волгой. Здесь давно царствовали купцы из нынешнего Дагестана.
Далее следуют этнографические данные, которые можно распространить на полосу от Урала до Тихого океана, поэтому я их опускаю. А потом последовали вновь переправы (7 переправ), причем только одна разъяснена в скобочках – Джарамсан (А.З.Валидов считает, что это Черемшан) . Наверное потому, что она приближает к Волге, хотя, повторяю, Ибн-Фадлану там делать нечего. Он уже нашел то, что ему нужно.
18. Встречу с царем славян я вообще ни описывать, ни цитировать не намерен, так как славянами называются рабы и «распространены» они от Тихого океана до нынешних границ Атлантического блока и даже чуток дальше. Поэтому дислокацию ибн-фадлановских славян установить невозможно. Притом Фадлану там и делать было нечего, как я сказал выше. Отмечу только насчет продажи «славянских» девиц на Волге, а, может быть и на какой другой реке поближе к Уральским горам. Главное же то, что «царь славян» у Фадлана славил Аллаха, а это русским историкам не понравится. Притом, как пишет сам Фадлан, еще «до моего прибытия на его минбаре уже провозглашали за него хутбу: "О, Аллах! сохрани (в благополучии) царя Балтавара, царя Булгара».
19. О царстве славян: «Их пища (это) просо и мясо лошади…» . И только одна эта фраза показывает, что Фадлан никогда не был на будущей Руси. А вот еще: «Все они (живут) в юртах…».
20. «Они прибывают из своей страны и причаливают свои корабли на Атиле, а это большая река, и строят на ее берегу большие дома из дерева, и собирается в одном доме десять и двадцать, – меньше и больше, и у каждого скамья, на которой он сидит, и с ними девушки – восторг для купцов . И вот один сочетается со своей девушкой, а товарищ его смотрит на него. Иногда же соединяются многие из них в таком положении одни против других, и входит купец, чтобы купить у кого-либо из них девушку, и застает его сочетающимся с ней, и он (рус – вставка переводчиков) не оставляет ее, или же отчасти свою потребность».
Я эту цитату привел лишь потому, что неизвестно еще, откуда же они прибыли, ибо прибыть они могли от гребня самого Урала до водораздела между Волгой и Днепром, Волгой и Доном. Но так как среди «славянских юрт» вдруг возникли «большие дома из дерева», то думаю, Ибн-Фадлан просто пересказывает с чужих слов. Тем не менее, я очень много работ посвятил этому феномену, только здесь пересказывать не буду. Я ведь уже все выяснил, что меня интересовало.
Ибн-Фадлан – Аркаим – Ермак Тимофеевич
Причастность Ибн-Фадлана к Аркаиму и вообще – к «Стране городов» чуть южнее Карталы, из предыдущего видна отчетливо. Но и знаменитый «наш казак» Ермак Тимофеевич, сдается мне, прибыл на Уральские горы примерно по этому же маршруту, и оттуда же. И я этот маленький раздельчик затеял лишь к тому, чтобы сделать ссылку на свою работу «С худой овцы – хоть шерсти клок» с подраздельчиком «Загадка Ермака – тайна России». Ознакомьтесь, поможет разобраться с русской историей. Кстати и о преднамеренном затоплении этих самых мест в числе прочих "искусственными" морями . И вообще-то говоря, тут неплохое место, чтоб заглянуть в мою насчет Великой китайской стены.
«Продолжение по Йакуту»
Этот заголовок я взял, как он значится в «Записках» Ибн-Фадлана, но «продолжение» не может быть продолжением, так как Фадлан умер за 200 лет до продолжения своих записок. И я уже сообщил вам, что, на мой взгляд, Якут и есть автор «Записок», только их переписали как надо и отправили из 13 в 10 век под именем Ибн-Фадлана. И это нужно русским историкам для того, чтобы хазары «пропали» неизвестно куда именно в 10 веке и не на один день позже, так как в противном случае историкам некуда втолкнуть монгольское иго. И именно поэтому книга Кёстлера о хазарах состоит только на треть из собственных слов Кёстлера и на две трети из комментариев к ней, «доказывающих» что Кёстлер не прав, разрешив жить хазарам в 13 веке (см. мою статью «Хазары»). Но ведь Ибн-Фадлан не видел хазар, помните, он на самолете перелетел из Мугоджар к печенегам? И тем же рейсом вернулся на Мугоджары через день.
А собственно о хазарах у него нет ни единого слова, если не считать совершенно сумасшедшей сказки о том, как целое племя питается одной большой рыбиной: они ее вызывают из моря, она к ним приплывает, они отрезают от нее сколько надо и отпускают опять в море для восстановления отрезанного, потом вновь вызывают. Хотя, если глянуть из сегодняшнего дня да из моей концепции истории, получится недурно. Если рыба – торговля, а отрезанное – торговая прибыль, полученная из воздуха, сиречь – воды. Столь же хорошо этот анекдот подходит и к казакам-разбойникам, они отрезают от торговли кусок грабежом и отпускают торговцев для нагуливания нового мяса. И вновь отрезают.
Естественно, без меня бы вы этот анекдот о рыбе выплюнули бы из своей головы, не придав ему никакого значения в рамках традиционной истории, и спросили бы упомянутых в начале статьи академиков: а хазары-то где? Эта сказка, и все что ли? Тогда не поверим, что Ибн-Фадлан ходил на Русь.
Да, собственно, вам и спрашивать-то не нужно, академики и без наводящих вопросов смущены вертлявой своей «виртуальностью», то бишь недосказанностью. А так как глупость порождает глупость, они вывернулись, притянули вновь из 13 века в 10 век «продолжение», которое, поторопившись забыли в 13 веке, когда отправляли все эти «записки» в 10-й. Решили, что лучше поздно, чем – никогда. Хотя логика совсем скособочилась от стыда. Но разве бывает академикам стыдно? Вон академик Александров своим реактором РБМК-1000 «многоканальным» полглобуса отравил и хоть бы покраснел, так героем и помер, а мы все – расхлебываем. И расхлебывать будем еще 40 тысяч лет. До него ведь в открытой природе плутония не было, плутоний ведь был только в свинцовых контейнерах «рукотворных».
Вообще-то я бы на их месте сел и нарисовал новый экземпляр «записок» Ибн-Фадлана с добавлением из Йакута, но чтоб Йакута и духу не было. Закопал бы в Бухаре и через три дня нашел при корреспондентах. Но беда в том, что Поджо Браччолини давно помер, и с тех пор такого блестящего писаря не родилось. Так что несбыточно это все. Хотя и рисовальщиков тысячных купюр пригласить было можно, они бы тоже справились, им только дай образец, с чего рисовать, нарисуют и «состарят». Не даром, конечно. Только и академия ныне бедна как церковная мышь. Это первое. Во-вторых, надо ведь самим академикам древние буковки в ряд составить, «черновик» рисовальщикам создать. Но это же – такая работа, тяжелее, чем на зиму всей академии дров наколоть. А академики-то ныне пошли ленивые, не чета Ломоносову, «самолично все науки превзошедшего». Притом уже опыт был исторический, когда печать Ивана Грозного то и дело пришивали дратвой попеременно ко всем бумагам, какие требовалось этой печатью удостоверить перед объективом фотоаппарата.
В общем, присобачили к роману Ибн-Фадлана Хазарский каганат Йакута, родившегося на 200 лет позднее, примерно как печать Ивана Грозного, и успокоились. Читайте, дескать, просвещайтесь. А мне остается только проанализировать и добавить к своей картине хазар, нарисованной во многих моих работах, в том числе и в упомянутых, то, чего я раньше не сказал, а в ряде случаев – просто подтвердить прежние мои выводы. Итак.
21. «Его (большего, главного царя хазар – Мое) замещает муж, называемый кундур-хакан, а этого замещает также муж, называемый джавишгар. И обычай большего царя тот, что он не дает аудиенции людям и не разговаривает с ними, и к нему не является никто, кроме тех, кого мы упомянули, а управление по администрированию, исполнению наказаний и управлению государством - на его заместителе хакан-бехе».
Я этот идиотский для логики обычай, извлеченный мной из «Хазарского словаря» Павича, когда совершенно неизвестно, откуда же исходит власть, уже рассматривал в других своих работах, только недостаточно четко сформулировал следующий тезис. Дело в том, что торговое племя никогда не имело над собой светского царя, ибо это одно и то же, чтобы все магазины на Земле принадлежали одному владельцу. И даже в одной стране это невозможно и даже – при социализме, когда все магазины «принадлежали народу». Но обогащались на этих магазинах чиновники тысяч ОРСов, УРСов (отделы и управления «рабочего снабжения»), а самый главный УРС страны был за облаками, выше бога, но царь – генеральный секретарь тоже не имел к нему почти никакого отношения (исключая Кремлевскую кормушку). Во времена же Хазарского каганата, естественно, были какие-то советы, по видам деятельности, но председатели его царями не были, нельзя же иметь дюжину царей. И именно эти советы, чуть не подравшись, избирали временного военного царя в случае надобности и при каждом таком случае – нового. Именно это и отражено в цитате, только когда переводили это на нормальный язык, цари-то уже были и переводчики никак не могли это перевести иначе, будучи под прессом уже нового понятия о царе. То есть это был зародыш так называемого магдебургского права.
22. «И обычай большего царя тот, что если он умрет, то строится для него большой двор, в котором двадцать домов, и вырывается для него (главного царя) в каждом из домов его могила… и бросается негашеная известь поверх этого. А под этим двором и этой могилой есть большая река, которая течет, и они помещают эту реку над этой могилой и говорят, что это для того, чтобы не добрался до нее ни шайтан, ни человек, ни черви, ни гнус. Когда он похоронен, то рубят шеи тем, которые его хоронят, чтобы не было известно, в каком из этих домов его могила. Могила его называется рай, и говорят: "Он вошел в рай"».
Скажу, что не по конструкции, а по самой идее и ее осуществлению, это здорово напоминает египетские пирамиды или вавилонские зиккураты, разбросанные по всей Земле, (см. мои другие работы). Но в данном случае ни обрамить камнем зиккурат, ни пирамиду из чистого камня или бетона соорудить невозможно, не из чего – кругом один песок на сотни километров. Это – первое. Во-вторых, даже если завезти камень по цене золота, то каждый год вся Ахтуба меняет свои сотни русел и, где была суша – там уже вода, а где были сотни русел – там возникли длинные, узкие острова. Но так как все эти чрезвычайно тайные сооружения предназначены только для того, чтобы сохранить оборотный капитал (в пирамидах – тщетно, в зиккуратах –понадежней, Шлиман нашел как раз под стеной зиккурата), то новая технология прятать под рукотворной протокой оборотный капитал – довольно остроумна.
Господа археологи, если вы послушаетесь меня и будете копать не там, где вы копаете (в центре), а около оснований стен; и не так, как вы копаете (наобум, так как площади велики), а с учетом того, как вы сами бы прятали; то вы накопаете столько золота, что «золото Шлимана» покажется вам игрушкой.
23. Продолжительность их царя – сорок лет. Если он переживет их один день, то подданные и его знать убивают его и говорят: "Он таков, что уже уменьшился его ум, и его суждение неосновательно".
А это ничто иное, как регулярные перевыборы, только историкам при «переводе» четыре года показалось мало и был прибавлен ноль. Ведь мозги их давно приспособились под царей, которые живут больше четырех лет.
24. «Если он отправит отряд, то он не убегает вспять никоим образом, а если он обратится в бегство, то предается смерти всякий,кто возвратится. Иногда же, если смилуется, то сделает их конюхами».
А это вовсе даже и не про хазар, это – про казаков-разбойников, которые жили в том же каганате, только не в постоянном контакте с торговым племенем, а – в периодическом. Поэтому историки их и приняли за хазар. Заметьте, кстати, что согласно моей статье «С худой овцы – хоть шерсти клок»: «Атаманом-то – стар казак Илья Муромец, Податаманьем Самсон да Колыбанович, Добрыня-то Микитич жил во писарях, Алеша-то Попович жил во поварах, Мишка Торопанишка жил во конюхах…».
25. «(Конец отрывка Ибн-Фадлана о хазарах у Йакута)».
Ха-ха-ха. Насмешили.
06.06.06.
Раз уж Вы попали на эту страничку, то неплохо бы побывать и здесь:
[ ] [ ]
«Записка» Ахмеда Ибн-Фадлана - чрезвычайно важный источник по истории Восточной Европы X века. Ее автор посетил Волжскую Булгарию в составе посольства аббасидского халифа аль-Муктадира (908-932 гг.)
Там он встретил Русов и подробно их описал.
«Я видел русов, когда они прибыли по своим торговым делам и расположились (высадились) на реке Атиль. И я не видел (людей) с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, румяны, красны. Они не носят ни курток, ни хафтанов, но носит какой-либо муж из их числа кису, которой он покрывает один свой бок, причем одна из его рук выходит из нее. С каждым из них (имеется) секира, и меч, и нож, и он (никогда) не расстается с тем, о чем мы (сейчас) упомянули. Мечи их плоские, с бороздками, франкские. И от края ногтя (ногтей) кого-либо из них (русов) до его шеи (имеется) собрание деревьев и изображений (вещей, людей?) и тому подобного. А что касается каждой женщины из их числа, то на груди ее прикреплено кольцо или из железа, или из серебра, или (из) меди, или (из) золота, в соответствии с (денежными) средствами ее мужа и с количеством их. И у каждого кольца - коробочка, у которой нож, также прикрепленный на груди.
Они грязнейшие из твари Аллаха, - (они) не очищаются от испражнений, ни от мочи, и не омываются от половой нечистоты и не моют своих рук после еды, но они как блуждающие ослы. Они прибывают из своей страны и причаливают свои корабли на Атиле, а это большая река, и строят на ее берегу большие дома из дерева, и собирается (их) в одном (таком) доме десять и (или) двадцать, - меньше и (или) больше, и у каждого (из них) скамья, на которой он сидит, и с ними (сидят) девушки - восторг для купцов. И вот один (из них) сочетается со своей девушкой, а товарищ его смотрит на него. Иногда же соединяются многие из них в таком положении одни против других, и входит купец, чтобы купить у кого-либо из них девушку, и (таким образом) застает его сочетающимся с ней, и он (рус) не оставляет ее, или же (удовлетворит) отчасти свою потребность.
И у них обязательно каждый день умывать свои лица и свои головы посредством самой грязной воды, какая только бывает, и самой нечистой, а именно так, что девушка приходит каждый день утром, неся большую лохань с водой, и подносит ее своему господину. Итак, он моет в ней свои обе руки и свое лицо и все свои волосы. И он моет их и вычесывает их гребнем в лохань. Потом он сморкается и плюет в нее и не оставляет ничего из грязи, но (все это) делает в эту воду. И когда он окончит то, что ему нужно, девушка несет лохань к тому, кто (сидит) рядом с ним, и (этот) делает подобно тому, как делает его товарищ. И она не перестает переносить ее от одного к другому, пока не обойдет ею всех находящихся в (этом) доме, и каждый из них сморкается и плюет и моет свое лицо и свои волосы в ней.
И как только приезжают их корабли к этой пристани, каждый из них выходит и (несет) с собою хлеб, мясо, лук, молоко и набид, пока не подойдет к высокой воткнутой деревяшке, у которой (имеется) лицо, похожее на лицо человека, а вокруг нее (куска дерева) маленькие изображения, а позади этих изображений (стоят) высокие деревяшки, воткнутые в землю. Итак, он подходит к большому изображению и поклоняется ему, потом (он) говорит ему: "О, мой господин, я приехал из отдаленной страны и со мною девушек столько-то и столько-то голов и соболей столько-то и столько-то шкур", пока не сообщит (не упомянет) всего, что (он) привез с собою из (числа) своих товаров - "и я пришел к тебе с этим даром"; - потом (он) оставляет то, что (было) с ним, перед этой деревяшкой, - "и вот, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца с многочисленными динарами и дирхемами, и чтобы (он) купил у меня, как я пожелаю, и не прекословил бы мне в том, что я скажу.
И если кто-нибудь из них заболеет, то они забивают для него шалаш в стороне от себя и бросают его в нем, и помещают с ним некоторое количество хлеба и воды, и не приближаются к нему и не говорят с ним, но посещают его каждые три дня, особенно если он неимущий или невольник. Если же он выздоровеет и встанет, он возвращается к ним, а если умрет, то они сжигают его. Если же он был невольником, они оставляют его в его положении, так что его съедают собаки и хищные птицы. И если они поймают вора или грабителя, то они ведут его к толстому дереву, привязывают ему на шею крепкую веревку и подвешивают его на нем навсегда, пока он не распадется на куски от ветров и дождей.»
Ибн Фадлан и его путешествие в Волжскую БулгариюВ средневековой арабской литературе есть замечательное произведение - «Записка» Ахмеда ибн Фадлана (полное имя Ахмед ибн Фадлан ибн аль-Аббас ибн Рашид ибн Хаммад).
21 июня 921 года из Багдада двинулось в далёкий путь посольство халифа аль-Муктадира (908-932 гг.). Оно держало путь на север, в Волжскую Булгарию, занимавшей земли нынешнего Татарстана. Правитель этого тюркского государства, желая освободиться от власти Хазарского каганата, искал помощи у багдадского халифа. Взамен он выражал готовность признать ислам государственной религией и просил халифа прислать мусульманских наставников и строителей для возведения в его стране мечетей и военной крепости. Ну и, конечно, булгарский хан хотел получить от своего нового сюзерена деньги - серебряные дирхемы и динары, магический блеск которых в то время очаровывал купцов, воинов и государей на огромном пространстве от Балтики до Индии.
Халиф, в свою очередь, рассчитывал получить от союза с булгарским ханом славу ревнителя веры и большие торговые привилегии. Деньги для хана Волжской Булгарии - 4000 динаров - аль-Муктадир приказал взять у своего вассала, правителя Хорезма, однако тот, по приезде послов, отказался выдать требуемую сумму.
Огромный посольский караван насчитывал почти 5 тыс. человек и больше 3 тыс. лошадей и верблюдов. Во главе его стоял придворный евнух Сусан ар-Расси. Толмачами были тюрок Такин и славянин, чье имя Ибн Фадлан передает как Фарис или Барыс (вероятно, Борис). Свою дипломатическую роль Ибн Фадлан описал в следующих словах: «И был избран я для прочтения ему (булгарскому хану) письма и передачи того, что было подарено ему»; кроме того, он должен был наблюдать над своими спутниками. Это означало, что фактическая ответственность на ведение дел и конечный исход предприятия ложилась именно на его плечи.
Посольству предстояло преодолеть более четырех тысяч километров. Оно было оснащено всем необходимым для столь далекого перехода, в том числе большими мешками из верблюжьей кожи для переправы людей и вещей через реки.
Послы халифа двигались не наугад, а следовали торговым путем, по которому вот уже больше столетия арабские и персидские купцы попадали на торговые рынки нижней и средней Волги, где приобретали драгоценную северную пушнину, ценимую на Востоке одежду из льна и дешевых рабов. Маршрут этот пролегал через города Северного Ирана Рей и Нишапур в Бухару, оттуда назад к Амударье, потом вниз по этой реке до столицы Хорезма Кяс; далее к Джурджании (Старому Ургенчу, на территории нынешнего Узбекистана) и, наконец, на север к берегам Волги.
В конце марта 922 года багдадские послы прибыли в страну тюрок-огузов, кочевавших тогда в областях Западного Казахстана. Огузы славились как чрезвычайно воинственный и дикий народ, и многие участники посольства побоялись ехать дальше.
Ибн Фадлан видел среди огузов таких, которые владели десятью тысячами лошадей и ста тысячами голов овец. Но были у них и бедняки, выпрашивавшие на дороге лепешку хлеба.
Среди огузской знати наибольшее влияние имел начальник войска Атрак. Ибн Фадлан поднес ему богатые подарки. Атрак радушно принял посольство, но на предложение принять ислам осторожно сказал, что даст ответ, когда послы будут ехать обратно. Между тем старейшины огузов размышляли вовсе не о принятии ислама, а о том, как поступить с послами: то ли разрезать каждого из них пополам, то ли ограбить подчистую или же отдать их хазарам в обмен на пленных огузов. Но все-таки гостеприимство в конце концов взяло верх, и Ибн Фадлан со своими спутниками получил возможность продолжить путь дальше. Таким образом, в стране огузов посольство потерпело полную неудачу и было радо, что смогло благополучно выбраться оттуда.
Проследовав через пограничную область враждебно настроенных башкир (в Южном Приуралье), посланники халифа в мае 922 года добрались до Волжской Булгарии.
Вахид Р. Приезд Ибн Фадлана в Булгары
Во главе этого многонационального государства, социальная верхушка которого состояла из тюрок-булгар, стоял хан Алмуш-элтабар, человек «очень толстый и пузатый», по описанию Ибн Фадлана. Он восседал на троне, покрытом византийской парчой, и в его присутствии все, включая его родню, обязаны были снимать шапки и принимать почтительную позу. Подвластное население платило ему подати: с каждого дома шкуру соболя, обязательные подношения с каждого свадебного пиршества, десятую часть привозимых товаров и часть военной добычи.
Когда до ставки булгарского хана оставалось не больше суток пути, посольство встретили четыре подвластных Алмушу-элтабару князя, а также его братья и сыновья. Сам повелитель булгар выехал навстречу послам на расстоянии двух фарсахов (12 километров) от своей ставки. В последующие три-четыре дня в ставку Алмуша-элтабара с разных сторон Булгарии собрались князья его земли, предводители и жители страны, чтобы слушать всенародно чтение письма повелителя правоверных.
На торжественной аудиенции, данной посланникам халифа, булгарский хан официально признал ислам государственной религией. Однако через три дня он вызвал к себе Ибн Фадлана и потребовал обещанные халифом 4000 динаров для постройки крепости. Но у того, как мы знаем, не было этих денег, а без них ни о каком тесном союзе с халифом владыка булгар говорить не хотел.
Результаты посольства были неутешительными. Огузы не приняли ислам, булгарский хан, не получив денег на постройку крепости, разуверился в помощи халифа и предпочел союзу с Багдадом тесную связь с мусульманскими государствами Средней Азии.
Зато дорожных впечатлений было хоть отбавляй. Ибн Фадлан подробно описал все, что видел собственными глазами со времени своего выезда из Багдада. Его сообщения касаются многих народов и государств Средней Азии и Поволжья, давно исчезнувших с лица земли.
Известие о русах
Для историков Древней Руси особую ценность представляет то, что в Волжской Булгарии Ибн Фадлан наблюдал прибывших туда купцов-русов. Этот любознательный и наблюдательный человек буквально впился в них глазами, благодаря чему мы имеем ряд драгоценных сведений об образе жизни наших далеких предков, их верованиях, погребальном обряде, внешнем облике.
Первым впечатлением Ибн-Фадлана было восхищенное удивление. «Я видел русов, - пишет он, - когда они прибыли по своим торговым делам и расположились на берегу реки Атиль (Волги. - С. Ц.). И я не видел людей с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, румяны, красны. Они не носят ни курток, ни кафтанов*, но носит какой-либо муж из их числа кису, которой он покрывает один свой бок, причем одна из его рук выходит из нее наружу. И при каждом из них имеется топор, меч и нож. Мечи их плоские, с бороздками, франкские. И от края их (русов. - С. Ц.) ногтя и до шеи они покрыты изображениями (татуировкой. - С. Ц.) деревьев и тому подобного».
* Далее мы увидим, что умерший знатный рус будет облачен именно в куртку, кафтан, шаровары и меховую шапку. Вероятно, русы, которых видел Ибн-Фадлан, прибыли в Среднее Поднепровье относительно недавно и еще не полностью усвоили местные обычаи.
Однако, войдя в жилище русов, чистоплотный араб не смог сдержать своего отвращения. Эти люди - «грязнейшие из тварей Аллаха», восклицает он, ибо они «не очищаются от испражнений, ни от мочи, и не омываются от половой нечистоты и не моют своих рук после еды…» Живя сообща в одном деревянном доме по десять-двадцать человек, они совокупляются со своими женами или рабынями на глазах друг у друга и ничуть не смущаются и не оставляют своего занятия, если в эти минуты к ним в дом заглянет чужестранный купец. Они, правда, моются не после, а перед едой, - но как! «И у них обязательно каждый день умывать свои лица и свои головы посредством самой грязной воды, какая только бывает, и самой нечистой, а именно так, что девушка приходит каждый день утром, неся большую лохань с водой, и подносит ее своему господину. Итак, он моет в ней обе свои руки и свое лицо и все свои волосы. И он моет их и вычесывает из гребнем в лохань. Потом он сморкается и плюет в нее и не оставляет ничего из грязи, но все это делает в эту воду. И когда он окончит все, что ему нужно, девушка несет лохань к тому, кто сидит рядом с ним, и этот делает подобно тому, как делает его товарищ. И она не перестает переносить ее от одного к другому, пока не обойдет ею всех в доме, и каждый из них сморкается и плюет и моет свое лицо и свои волосы в этой лохани».
Удачная торговля зависела у русов от расположения богов. Сразу после того, как их ладьи причаливали к волжской пристани, каждый купец отправлялся совершать жертвоприношение. Святилище русов располагалось под открытым небом. Оно представляло собой некий участок земли, усеянный воткнутыми резными «деревяшками», верхняя часть которых грубо изображала подобие человеческого лица. Эти идолы торчали из земли в строгом строевом порядке: в первом ряду - самые маленькие, во втором - повыше, в третьем - еще более высокие и т. д. Подойдя к ним, рус перечислял все привезенные им товары, после чего оставлял свои дары - хлеб, мясо, лук, молоко и какой-то хмельной напиток - и произносил примерно следующее: «О, мой господин, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца с многочисленными динарами и дирхемами, и чтобы он купил у меня, как я пожелаю, и не прекословил бы мне в том, что я скажу». Если тем не менее покупатель не находился, подношения повторялись вновь и вновь, сопровождаясь все более униженными просьбами. Когда же товар быстро расходился, рус благодарил своих богов тем, что забивал некоторое количество овец и рогатого скота, разбрасывал лучшие куски мяса перед деревянными идолами, а головы жертвенных животных вешал на сами деревяшки.
Впрочем, торговые неудачи случались крайне редко. Жены русов щеголяли драгоценными монистами, и вот что удалось выяснить Ибн-Фадлану о происхождении этих украшений: «На шеях у них (женщин. - С. Ц.) мониста из золота и серебра, так как, если человек владеет десятью тысячами дирхемов, то он справляет своей жене одно монисто, а если владеет двадцатью тысячами, то справляет ей два мониста, и таким образом каждые десять тысяч, которые у него прибавляются, прибавляются в виде мониста у его жены, так что на шее какой-нибудь из них бывает много монист».
Вообще все без исключения обычаи и нравы русов несли на себе печать варварской простоты. Заболевшего предоставляли его судьбе: «И если кто-нибудь из них заболеет, то они забивают для него шалаш в стороне от себя и бросают его в нем, и помещают с ним некоторое количество хлеба и воды, и не приближаются к нему и не говорят с ним, но посещают его каждые три дня, особенно если он неимущий или невольник. Если же он выздоровеет и встанет, он возвращается к ним, а если умрет, то они сжигают его. Если же он был невольником, они оставляют его в его положении, так что его съедают собаки и хищные птицы». Преступников ожидала скорая и немудреная расправа: «И если они поймают вора или грабителя, то они ведут его к толстому дереву, привязывают ему на шею крепкую веревку и подвешивают его на нем навсегда, пока он не распадется на куски от ветров и дождей».
Ибн-Фадлан признается, что ему чрезвычайно хотелось увидеть воочию погребение знатного руса, потому что ему рассказывали об этом обряде необычайные вещи. Ему повезло: через некоторое время до него дошло известие «о смерти одного выдающегося мужа из их числа». Ибн-Фадлан поспешил на похороны. Это была долгая, многодневная церемония. Вначале покойника на десять дней положили в вырытую под землей камеру, покрытую настилом; принадлежащий ему корабль был вытащен на берег и водружен на большой деревянный помост. Имущество умершего было поделено на три части: одна осталась у его семьи, две другие были употреблены на пошив дорогих погребальных одежд - «шаровар и гетр, и сапог, и куртки, и кафтана парчевого с пуговицами из золота», и «шапки из парчи, соболевой», - а также на приготовление в неимоверном количестве горячительного напитка.
Но самым важным делом для семьи покойного было найти среди его многочисленных рабынь и наложниц такую, которая бы согласилась умереть вместе со своим господином. Решение принималось девушками добровольно; правда, взять назад роковое обязательство было уже невозможно - этого не допустили бы родственники умершего. В данном случае никаких осложнений не возникло - девушка быстро нашлась и ее поведение до самого конца оставалось безупречным: она «каждый день пила и пела, веселясь, радуясь будущему». Две приставленных к ней служанки всячески обхаживали обреченную, вплоть до того, «что они иногда мыли ей ноги своими руками».
Когда же пришел день погребения, на корабль с утра была принесена скамья, которую покрыли «стегаными матрацами и парчей византийской и подушками из парчи византийской». Рядом со скамьей встала старуха; Ибн-Фадлан пишет, что ее «называют ангел смерти», ибо она «убивает девушек». Эта женщина показалась ему «толстой и мрачной ведьмой». Вслед за тем покойник был вынут из погреба, переодет, перенесен на корабль и помещен в сидячем положении в специально устроенной палатке или кабине. Вокруг него разбросали благовонные растения, пищу, оружие, мясо забитых лошадей, коров, собаки, петуха и курицы. В это время обреченная на смерть девушка ходила по домам родственников и знакомых умершего, которые по очереди сочетались с ней в знак любви и уважения к ее господину. После полудня ее подвели к приготовленному заранее сооружению - двум столбам с перекладиной. Она трижды при помощи мужчин взбиралась на верхнюю перекладину и, сидя там, что-то говорила. Ибн-Фадлан обратился за разъяснениями к переводчику, и тот сказал: «Она сказала в первый раз, когда ее подняли, - вот я вижу моего отца и мою мать, - и сказала во второй раз, - вот все мои умершие родственники сидящие, - и сказала в третий раз, - вот я вижу моего господина сидящим в саду, а сад красив, зелен, и с ним мужи и отроки, и вот он зовет меня, так ведите же к нему». Таким образом, странное сооружение оказалось воротами в потусторонний мир, и девушка трижды заглянула в него.
На палубе корабля девушке дали выпить два кубка, чтобы она опьянела. Затем старуха ввела ее в палатку. Мужчины, стоявшие вокруг корабля, принялись стучать деревянными палками по щитам, чтобы не был слышен звук ее крика, иначе «взволновались бы другие девушки, и перестали бы искать смерти со своими господами». Шестеро помощников «ведьмы» схватили жертву за руки и за ноги, накинули на шею девушки петлю и стали душить, между тем как сама «ведьма» несколько раз вонзила ей в ребра кинжал с широким лезвием. Когда все было кончено, ближайший родственник мертвеца, - совершенно голый, но, вопреки ожиданиям, прикрывавший рукою не детородные части, а анус, - с факелом в руке приблизился задом наперед к кораблю и зажег подпал. «Не прошло и часа, как превратился корабль и дрова, и девушка, и господин в золу, потом в мельчайший пепел. Потом они построили на месте этого корабля, который они вытащили из реки, нечто подобное круглому холму и водрузили в середине его большую деревяшку белого тополя, написали на ней имя умершего мужа и имя царя русов и удалились». Церемония погребения завершилась повальным пьянством.
Семирадский Г. Похороны руса
Научная добросовестность требует в этом месте предоставить слово норманистам, поскольку они до сих пор уверены, что купцы «ар-Рус» - это викинги. Послушаем, например, как комментирует Ибн-Фадлана И. Г. Коновалова: «Установлено, что описанная Ибн-Фадланом обрядность и внешний вид русов выдают в них скандинавов…» [Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 2000, с. 215]*.
* Ссылаюсь на это издание в особенности потому, что оно рекомендовано Министерством образования России в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений. Между тем сборник целиком отдан на откуп ученым норманской школы. Иные точки зрения там просто не допускаются - это видно хотя бы по приведеной цитате.
Попутно замечу, что норманский взгляд на русов Ибн-Фадлана уже получил экранное воплощение - в фильме «13-й воин» (1999 г.), где арабского посланника играет Антонио Бандерас. Начало этого фильма является экранизацией отрывка Ибн-Фадлана о посещении им дома русов, которые, естественно, все до одного оказываются нордическими «белокурыми бестиями». Скоро, наверное, услышим, как в каком-нибудь историческом боевике князь Святослав заговорит по-шведски.
Ну уж, прямо-таки и «выдают»! Что же установлено на самом деле?
Начнем с внешнего вида. Ни один источник не ассоциирует викингов с красным светом. А вот русов - неоднократно. Например, в «Искандернаме» Низами Гянджеви говорит:
Краснолицые русы сверкали. Они
Так сверкали, как магов сверкают огни.
Епископ кремонский Лиудпранд заметил, что воинов князя Игоря «греки по внешнему виду называют русиями»; в данном случае немецкий писатель имел в виду греческое слово «росиос» - «красный, рыжий». Примеры можно продолжить.
Далее. Если принять за данность славянское происхождение купцов «ар-рус», то Ибн-Фадлан имел полное право сравнить русов с пальмами, так как по антропологическим данным «поляне» значительно превосходили ростом восточных славян (самыми низкорослыми из них были кривичи - около 157 см, древляне и радимичи, как правило, «перерастали» отметку 165 см) [Вернадский Г. В. Древняя Русь. Тверь; Москва, 2000, с. 333].
Таким образом, остается погребальный обряд. Действительно ли он «выдает» в умершем русе «скандинава»? На самом деле археологами установлен лишь тот факт, что на всем европейском побережье от Финляндии до южной Франции встречаются следы сожжений в ладье. Разумеется, для норманистов этого вполне достаточно. Викинги! Ведь после трудов Байера, Шлёцера и их последователей в Европе шага шагнуть нельзя нельзя без того, чтобы не наступить на могилу викинга. Но давайте посмотрим, какое отношение имеют эти захоронения к скандинавской погребальной обрядности.
Согласно археологическим данным в раннем железном веке в Скандинавии, как и у славян, практиковалось трупосожжение. В эпоху поздней античности кремация постепенно вытесняется обрядом трупоположения, и в VI-VIII вв. (так называемый «вендельский период») захоронения по обряду сожжения в среде знати исчезают полностью. Для этого периода характерно пышное погребение вождей в ладье, сопровождаемое жертвоприношением животных. Но эпоха викингов (IX-XI вв.) опять приносит новшество. Обряд захоронения конунгов в ладье сохраняется главным образом в сердце «викингской» Швеции - в Упланде, а на побережье страны получает распространение обряд сожжения в ладье. Даже норманисты не отрицают, что сама география подобных погребений свидетельствует в пользу культурных влияний извне*. При этом крайне любопытно, что «вендельских» захоронений в ладье вне Швеции в эпоху викингов вообще не обнаружено.
* Например, Г. С. Лебедев предполагает, что обряд сожжения в ладье занесен в Швецию с Аландских островов [Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. Л., 1985].
Кто же мог повлиять на шведов, заворожив их огненным спектаклем? Саксон Грамматик, говоря о войне датского конунга Фротона III с русами («рутенами»), упоминает, что после одного сражения этот предводитель данов отдал распоряжение сжечь тела убитых «рутенских» вождей «на кострах, воздвигнутых в собственных кораблях». Точно так же даны похоронили своих собственных павших «королей и герцогов». Саксон не уточняет, какой стороне принадлежал данный обряд - датской или рутенской. Но этот эпизод позволяет установить, что сожжение в ладье впервые появилось у народов южного побережья Балтики - русов или датчан, а, может быть, у тех и других одновременно.
Поистине изумительна норманистская трактовка других деталей описанного Ибн-Фадланом обряда погребения. Вот что пишут, к примеру, в своем совместном труде два современных английских ученых: «…в 921 г. арабский путешественник стал свидетелем их (то есть русов, которых авторы признают, естественно, викингами. - С. Ц.) погребального обряда - сжигания на корабле. Его поистине бесценное описание дошло до нас, в противном случае о многих деталях мы могли бы только гадать» [Пенник Н., Пруденс Д. История языческой Европы. СПб., 2000, с. 246].
Слова самих авторов выглядят не менее бесценным свидетельством научных методов норманизма. Ибо, как выясняется, погребальный обряд, описанный Ибн-Фадланом, стал «скандинавским» лишь потому, что ибн-фадлановские русы заранее зачислены в викинги.
Скандинавских параллелей «многим деталям» обряда сжигания в ладье попросту нет, иначе о них нечего было бы и «гадать». Например, археологи отмечают, что «в большинстве курганов, датируемых эпохой викингов, похоронены в основном мужчины, но в Скандинавии обнаружены и женские могилы, очень богато убранные» [там же, 254]. Однако совместные мужские и женские захоронения в Скандинавии отстутствуют. А в славянском Поморье они есть, например, в Прютцке. Ритуальное убийство лошади и собаки известно как у скандинавов, так и у славян, а вот петухов в более позднее время резали с магическими целями преимущественно на Украине. Нет в скандинавской археологии и мифологии ничего похожего на три столба, являющихся входом в загробный мир. Зато у балтов в царство мертвых, во владения бога Дивса, вели трое серебряных ворот. Балто-славянские культурные связи хорошо известны, чего не скажешь о скандинавском влиянии на балтскую мифологию.
Приведенных примеров достаточно, чтобы увидеть, что ничего специфически скандинавского обряд сожжения в ладье не содержит. К тому же обряды - дело наживное и переменчивое: сегодня они одни, завтра другие. Нет ли у Ибн-Фадлана более существенных признаков этнической принадлежности купцов-русов? - А ведь не без того. Так, Ибн-Фадлан говорит, что с каждых 10 000 дирхемов жене купца-руса полагалось монисто. Согласимся, что несколько тысяч арабских монет, найденных в Швеции, не дают повода считать этих счастливых женщин, увешанных монистами из дирхемов, шведками - едва хватило бы наполовину одного такого украшения. Между тем в киевском некрополе женщины с такими монистами имеются, и облачены они в славянское платье.
Кстати, о моде. Кто покажет мне скандинавскую могилу, где бы покойник был облачен в хазарскую куртку, кафтан, шаровары и сапоги?
Впрочем, если читатель уже утомлен археологией, то можно поговорить о вещах нематериальных - о языке. Переводчиками Ибн-Фадлану в его путешествии по Волге служили тюрок Такин и «славянин» Фарис. Ибн-Фадлан не называет по имени того из них, при помощи которого он разговаривал с русами. Читатель, догадайся, кто бы это мог быть? (Вообще, из сочинений норманистов можно вынести убеждение, что добрая половина древних славян окончила скандинавское отделение Института иностранных языков.)
Но самым важным признаком для этнической характеристики русов Ибн-Фадлана является не погребальный обряд, не покрой одежды, даже не язык. В конце концов то и другое, и третье подвержено изменениям, инокультурным влияниям. Дольше всего сохраняют самобытность общественные отношения народов. И об этой стороне жизни русов Ибн-Фадлан оставил нам весьма интересное свидетельство. Если присмотреться к торговому коллективу купцов-русов, то можно увидеть, что состав его довольно сложен. В нем выделяется глава («выдающийся муж») и несколько категорий домочадцев, которых Ибн-Фадлан объединяет термином «люди дома». В число последних входят кровные родственники, лично свободная прислуга (включая дружинников) и рабы. В Западной Европе такой тип социума известен с VIII в. Скажем, в Скандинавии он носил название «двор» (hus). Однако торговые коллективы скандинавов (felag) в эпоху викингов никогда не создавались на основе кровнородственных связей. Не то было на Руси, где еще в XIII в. встречались торговые союзы родственников . И нашим летописям прекрасно знакомы «дома» Ибн-Фадлана: например, «дом» Симона-варяга, прибывшего на службу к киевскому князю с 3000 своих дворян и домочадцев, и «дом» из 1700 человек киевского боярина Родиона Несторовича, перешедшего на московскую службу. По всему выходит, что купцы-русы Ибн-Фадлана являются выходцами из славянского, а не скандинавского мира.
Что же мы видим в итоге? На наших глазах норманистский «дом» для ибн-фадлановских русов с грохотом рухнул, по причине того, что был возведен на песке. Зыбучем песке норманской теории.
Ковалевский А.П. Новооткрытый текст Ибн-Фадлана. — Вестник древней истории. 1938. № 1. С. 57-71.
* Доклад на второй сессии Ассоциации арабистов в Ленинграде в октябре 1937 г.
Сложна и трудно доступна для исследования история Поволжья и Приуралья в первой половине десятого века. Местная письменность здесь, едва зарождается, писатели же далеких культурных центров мусульманского мира и Византии сообщают об этих странах и народах лишь общие данные, так же как и памятники археологические, несмотря на многочисленность находок. Поэтому особую ценность представляет знаменитое сочинение Ахмеда Ибн-Фадлана о своем путешествии на Волгу с посольством халифа Аль-Муктадира к царю Булгара в 921-922 гг. Среди арабских источников по истории СССР, особенно такой ранней эпохи, оно занимает выдающееся, можно сказать, исключительное место. Это-рассказ: очевидца, проникшего в эти отдаленные северные страны, человека умного, наблюдательного, не пропускающего часто даже мелочей, рассказ, в значительной своей части подкупающий непосредственной правдивостью.
До последнего времени произведение Ибн-Фадлана было известно не целиком, а лишь в отрывках, помещенных в «Географическом словаре» Якута (XIII в.), именно под следующими рубриками: 1) Итиль, 2) Башкиры, 3) Булгар, 4) Хазары, 5) Хорезм, 6) Русь и 7) Вису (Весь). Выписки эти, иногда довольно обширные, не давали, однако, возможности судить о целом сочинении, не говоря уже о том, что отдельные части Ибн-Фад- лана, не вошедшие в словарь Якута, оставались совершенно неизвестными.
Быть может, именно эта фрагментарность текста явилась причиной того, что при наличии ряда отдельных работ об Ибн-Фадлане все же не было сделано ни одной попытки дать всеобъемлющее исследование или хотя бы общую сводку текстов и переводов. Несмотря на классические труды X. Френа в начале прошлого века, некоторые отрывки- «Хорезм» и «Итиль»-были впервые по-настоящему привлечены к изучению Ибн-Фад- ланатолько акад. В. Розеном в 1902 г., а маленький отрывок в статье «Вису», не содержащий ссылки на Ибн-Фадлана, был отмечен, как относящийся к нему, только в 1937 г. (V. Mi nor sky. Hudud al-‘alam. The Regions of the World. With the Preface by V. V. Barthold, London, 1937, p. 425).
Весьма важной и капитальной работой в интересующей нас области является полное издание «Географического словаря» Якута, завершенное Ф. Вюстенфельдом^асиГБgeographisches Worterbuch». Leipzig. В. I-VL 1866-1873). Его значение прежде всего в том, что оно дало возможность всякому, знающему арабский язык, ознакомиться с сочинением Якута в целом, без пропусков и подчас грубых ошибок, имеющихся в рукописях, и таким образом подойти с более глубокой оценкой к тем отрывкам из Ибн-Фадлана, которые в нем были сохранены. Вюстенфельд окончательно установил правильное чтение многих мест текста. На издании Вюстенфельда основывался русский перевод отрывка о русах А. Гаркави в его «Сказаниях мусульманских писателей о славянах и русских» 1870 г. (его работа послужила, главным образом, для широкой популяризации сообщений Ибн-Фадлана) и чешский - Р. Дворжака (L. Niederle «ziv. st. si.» D. I, sv. 1, Praha 1911).
Издание Вюстенфельда отразилось не только на новых переводах. Начиная с него, текст Якута привлекают к своей работе лексикографы, вследствие чего мы встречаем толкования отдельных слов из Ибн-Фадлана среди словарного материала у де-Гуе (De Goeje, Bibl. geograph, arabic., 1870-1894. Vol. IV, V, VI, VIII), Дози(R. Dozy, SupplSment aux diction- naires arabes, I-II, Leide, 1881) и Флейшера (H. L. Fleischer, Stu- dien iiber Dozy’s Supplement. Berichte iiber die Verhandl. der Kgl. Sachs. Gesellsch. der Wiss. zu Leipz. Phil-hist. Klasse. 1881-1887).
Однако одно обстоятельство ярко показало совершенно неудовлетворительное в то время положение с изучением как самого Ибн-Фадлана, так косвенно и арабских источников по истории Восточной Европы вообще. Дело втом, что в 1899 г. известный археолог А. Спицын выступил в «Записках Русского археологического общества» (т. XI, Новая серия, вып. 1-2, стр. 161-166) со статьей «О степени достоверности Записки Ибн-Фадлана», в которой совершенно неосновательно, но в то же время весьма резко, обрушился на Ибн-Фадлана, как на исторический источник. Он утверждал, что этот автор вообще не ездил ни в какое путешествие, что он написал свое сочинение со слов плохо понятого им очевидца, что в этом сочинении масса несообразностей, искажений, умолчаний, что вообще в нем «нет ничего, что не возбуждало бы сомнений».
С решительной отповедью Спицыну выступил в 1900 г. В. Тизенгаузен в «Записках Вост. отд. Русского археологического общества» (т. XIII, стр. 24 - 32) в статье, озаглавленной «В защиту Ибн-Фадлана».
Эта полемика, а также то обстоятельство, что в 1899 г. Археологический съезд в Киеве выдвинул вопрос «издания в оригиналах и переводах отрывков из арабских писателей, имеющих отношение к истории славян», привели на мысль акад. В. Р. Розена поставить вопрос о пересмотре произведений Ибн-Фадлана в соответствии с новыми научными требованиями. Таким образом, в январе 1901 г. он выступил с докладом «Ибн-Фадлан и его комментаторы», а в 1902 г. напечатал статью «Пролегомена к новому изданию Ибн-Фадлана» («Записки Воет, отд.», т. XV). Поскольку в то время сочинение Ибн-Фадлана было известно только в выписках Якута, возникал кардинальный вопрос, каково взаимоотношение этих двух авторов, т. е. в каком виде дошел до нас текст Ибн-Фадлана в извлечениях Якута. В общих чертах В. Розен разрешает этот вопрос. На основании ряда цитат из предисловия Якута к «Географическому словарю» Розен характеризует метод работы Якута над источниками. Но высказывания Якута сами по себе еще недостаточны. Нужно еще проверить, как в действительности работал Якут, произвести критическое сравнение имеющихся у него выписок из различных авторов с оригиналами самих этих авторов, поскольку они у нас имеются. «Рассуждая строго теоретически, - говорит В. Розен,- первой задачей будущего комментатора Ибн-Фадлана должно быть возможно полное исследование этой стороны дела».
Между тем, эта огромная работа и во времена В. Розена, и в настоящее время осталась непроделанной. Теперь, как и тогда, в основном имелось лишь одно посвященное этому вопросу сочинение Ф. Гера (F. J. Нее г, Die historischen und geographischen Quellen in Jacut’s geographi- schem Worterbuch. Strassburg, 1898). Кроме весьма важного общего указателя авторов и заимствованных у них мест, тут две главы посвящены вопросу об отношении Якута к двум очень сильно использованным им авторам. Эти главы, как замечает В. Розен, «представляют, до известной степени, попытки именно таких монографических исследований, о желательности и необходимости составления которых мы только что упоминали». Чтобы глубже выяснить отношение Якута к Ибн-Фадлану, В. Розен приводит многочисленные выписки из «Географического словаря» Якута, где этот последний характеризует свое отношение к тому или иному автору или высказывает свои критические замечания по поводу отдельных, сообщаемых ими сведений, сопоставляет различные противоречивые свидетельства или выносит свои суждения, основываясь на тех или иных общих соображениях или личных наблюдениях. Из сопоставления этих данных не только выясняется критическое отношение Якута к различным авторам, но можно прийти к выводу, что Ибн-Фадлан относился именно к тем авторам, которым Якут не очень доверял, хотя и не имел достаточных оснований для проверки того, что казалось ему у Ибн-Фадлана мало вероятным. При таком выводе возникал вопрос, насколько это отношение Якута к Ибн-Фадлану должно быть принято во внимание при общей оценке значения сохранившихся у Якута отрывков сочинения Ибн-Фадлана. Разрешение этого вопроса В. Розен оставил будущему.
Тесно к работе акад. В. Розена примыкает сообщение акад. В. Бартольда «К вопросу о Записке Ибн-Фадлана», сделанное им в заседании Воет. отд. Археологического общества в октябре 1911 года (ЗВО, т. XXI, 1913, стр. XII-XIV), где он разбирает вопрос о взаимоотношении между рассказом Ибн-Фадлана и сообщениями других арабских авторов о булгарах. Из дальнейшей литературы об Ибн-Фадлане следует еще отметить статью М. Кмошко (М. К ш о s к 6, Die Quellen Istachri’s in seinem Berichte fiber die Chasaren. Korosi Csoma-archivum. 1,2,-1921), где он разбирает весьма важный вопрос о той части сообщения о хазарах у Аль-Истахри, которое имеется также у Якута и приписывается этим последним Ибн-Фадлану. Далее, вопросам, связанным с изучением Ибн-Фадлана как такового, в значительной степени посвящена статья Маркварта (J. Mark- wart, Ein arabischer Bericht iiber die arktischen (uralischen) Lander aus dem 10 Jahrh. Ungarische Jahrbiicher. В. IV, Heft 3-4, 1924), в которой он весьма детально останавливается на степени достоверности Ибн-Фадлана в отношении вопроса о северном великане, явившемся в Булгар, о народе Вису, о сражающихся в воздухе отрядах и в особенности о коротких днях и ночах, с привлечением астрономических данных. К новым достижениям в области изучения Ибн-Фадлана следует отнести также выход в 1928 г. второго тома арабских источников по истории норманнов Зейппеля (A. S е і р р е 1, Rerum normannicarum fontes arabici. II. Os- loae, 1928) с весьма важным подбором разночтений по рукописям Якута.
С 1924 г. в разных научных журналах стали появляться сообщения о том, что в Иране, в городе Мешхеде, в библиотеке известного шиитского святилища найдена, наконец, рукопись сочинения Ибн-Фадлана вместе с сочинениями двух других арабских авторов того же времени. Наиболее полный отчет об этом был помещен в «Известиях Рос. Акад. наук» за 1924 г. (№ 1-И, стр. 237-248). Западноевропейские сообщения гораздо более кратки и отрывочны. Самое раннее из них было дано И. Дени (1. Deny, Journal Asiatique, v. CC1V. Paris, 1924). Несколько более определенные данные находим в работе П. Кале (Р. К a h 1 е, Islamische Quellen zum chinesichen Porzellan. ZDMG. 1934. .Neue Folge. 1313 (1388). Остальные многочисленные мелкие упоминания и ссылки в иностранных работах, насколько мне известно, не дают почти ничего существенного.
Тем временем в 1926 г. в Иране был издан обширный каталог рукописей мешхедской библиотеки, составленный на персидском языке. Сборник, содержащий сочинение Ибн-Фадлана, помещен здесь в т. III, стр. 299 (Отдел математико-природоведческий, с. 1, № 2) под названием «Ахбар аль-булдан» - «Сведения о странах». Каталог этот сообщает несколько важных данных об этой рукописи.
Интересно отметить, что, изучая библиографию вопроса, мы видим, что эта мешхедская рукопись была известна и ранее. Так, В. Иванов в 1920 г. сообщал о рукописи с таким названием, указанной в старых библиотечных списках в Мешхеде, составленных в 1312 г. хиджры (1894/95), где она значилась в историческом отделе под № 11О (W. I wa- no w, A notice on the Library attached to the Shrine of Imam Riza at Meshed. «Journal of the R. Asiatic Society». London, 1920, p. 553). Еще ранее, в 1858 г., повидимому, знал о ней Ханыков, которому удалось достать копию тогдашнего самого старого каталога мешхедской библиотеки. К сожалению, однако, копия эта, представленная им в Азиатский музей, не отыскана (Bull, historico-philol. de Г Acad. des Sciences de St. Pet., XVI, 1859, pp. 71-72, 105. To же: Melanges Asiatiques. Ill, pp. 495, 501.- N. К h a n і k о ff, Memoire sur la partie meridionale de 1’ Asia centrale. Paris. 1861, pp. 100-102). Как бы то ни было, если рукопись и была известна по названию раньше, то содержание ее стало известно в Европе только с 1924 г.
Вместе с тем понятно, что на первых порах это открытие лишь задержало дальнейшее изучение Ибн-Фадлана, так как никому, кроме открывшего эту рукопись ученого, не было никакого смысла заниматься далее отрывками у Якута, раз было известно, что далеко в Иране, в библиотеке, недоступной для иноверцев, находился, быть может, прямой ответ на тот или иной неразрешимый вопрос. В 1935 г., по случаю съезда по изучению иранского искусства в Ленинграде, правительство Ирана поднесло Академии наук СССР полную фотографию всего этого сборника.
В данной статье в мою задачу не входит давать сколько-нибудь подробное описание мешхедской рукописи. Согласно фотографии, как и по другим данным, она имеет 112 листов. Большая ее начальная часть содержит вторую половину географического сочинения Ибн-аль-Факиха, известного до сих пор лишь в сокращенном виде. Далее следуют два послания (рисале) Абу-Дулафа, содержащие описание его путешествия по Дальнему Востоку и Индии, -сочинение, тоже известное до сих пор лишь в отрывках и вызывавшее большие сомнения в смысле своей достоверности. Наконец, в конце помещается сочинение Ибн-Фадлана, которое, кстати сказать, называется здесь не «Посланием» (рисале), как обычно считали раньше, следуя Якуту, а «Книгой». Конец его потерян, так как утрачены последние листы рукописи. Кроме упомянутых сочинений, в рукописи имеется весьма важное предисловие неизвестного лица, составителя сборника, а также его же другое предисловие, помещенное перед первым посланием Абу-Дулафа.
Почерк рукописи - «несх», с некоторыми архаическими чертами. Смешение конечных «н» и «з» и отчасти другие описки указывают на то, что оригинал переписчика по почерку был еще более архаичен. На первый взгляд текст кажется довольно четким и легко читаемым, хотя переписчик часто пропускает диакритические точки. Однако при ближайшем ознакомлении выясняется, что он весьма плохо знал арабский язык и во многих случаях, не понимая того, что переписывал, сильно исказил текст.
На первой белой странице и на полях имеются многочисленные надписи и печати, представляющие по большей части отметки библиотекарей. Самая старая дата на печатях - 1067 г. хиджры (1656/57 г.) - отмечает время передачи этой рукописи вакуфу от некоего Ибн-Хатуна, который упомянут и в выгравированном тексте этих печатей.
Таковы общие данные об этой рукописи.
Для того, чтобы дать представление о том, что же собственно содержит в себе новонайденное подлинное сочинение Ибн-Фадлана, каков ход его изложения, я дам сжатый обзор его содержания в той последовательности, как оно дано в рукописи.
Части, более или менее полно использованные Якутом, отмечены курсивом.
Рассказ Ибн-Фадлана начинается с того, что к халифу Алъ-Муктадиру в Багдад прибыло письмо Хасана, сына Балтавара, царя «славян», в котором он просит его о присылке ему людей для утверждения ислама, постройки мечети и крепости для защиты от соседних царей, его врагов. Посредником в этом деле при дворе халифа был некий Надир-аль-Харами. Ибн-Фадлан был призван для прочтения письма и для надзора над факихами и муаллимамиу отправляемыми на север . Послом владетеля «славян» был Абдаллах-ибн-Башту-аль-Хазари (хазарец). Состав посольства халифа: Сусан-ap-PaccUy Тегин ат-Турки (турок), Барис (Барс) ас-Саклаби («славянин») и Ибн-Фадлан. Для покрытия расходов по постройке упомянутой крепости и уплате факихам и муаллимам средства должны были быть добыты с села Артахушмитан в Хорезме, принадлежавшего Ибн-аль-Фурату.
Путешествие через Иран по маршруту: Нихраван, Хулван, Хамадан, Рей, Дамган, Нишабур, Сарахс, Мерв, Байканд, Бухара. Попутно упоминаются исторические лица и события: Ахмед-Ибн-Али, Аху-Сулук, Ибн-Каран из числа сторонников еретического табаристанского имама, Хаммавейх Куса, в то время только что убивший Лайлу Ибн-Нумана.
Приезд в Бухару. Посольство радушно принимает Аль-Джейхани, секретарь эмира, прозываемый здесь «шейх-оиора». Аудиенция у эмира Насра Ибн-Ахмада. Управляющий Ибн-аль-Фурата некий Аль-Фадл-Ибн-Мусаан-Насрани (христианин) принимает меры к тому, чтобы помешать передаче села Артахушмитан доверенному халифа Ахмеду-Ибн-Мусе-аль-Хорезми (хорезмийцу). Ввиду приближения зимы посольство спешит со своим отъездом в Хорезм. Попутно сообщается о разных сортах диргемов в Бухаре.
Путешествие по Аму-Дарье до Хорезма. Хорезмшах Мухаммед Ибн-Ирак, хорошо приняв посольство, пытался, однако, не пустить его дальше. Переезд в Джурджанию. Зимовка.
Рассказ о Хорезме. Хорезмские диргемы. Язык хорезмийцев. Город Джурджания. Сильные морозы. Замерзает Аму-Дарья. Жители спасаются дровами саксаула. Местные обычаи. Двенадцать верблюдов, погибших от холода. Цистерны с водой, укрытые шкурами, и деревья растрескиваются от мороза и т. п.
Приход весны. Подготовка к отъезду. Путешественники надевают на себя множество одежд. Взят проводник по имени Фалус из жителей Джурджании. Последние муаллим и факих, устрашившись путешествия, отстают от посольства.
Рабат Замджан - Врата Турок.
Путешествие по степи. Холод. Верблюды ступают по колено в снегу. Прибытие к источникам на уступе Усть-Урт.
Обширное описание народа гуззов. Кочевья, юрты, религия. Гуззы управляются «Советами» равных. Отношения между полами, калым и брачные обычаи. Старший сын женится на жене своего умершего отца, если она не была его матерью. Отношения между гуззами и хорезмийскими купцами. Обычаи, связанные с торговлей и кредитом. Криминальный случай с хорезмийским купцом, обвиненным в педерастии. Князь или главарь гуззов Йынал. Комическая встреча в степи с каким-то бедняком. Отношение гуззов к больным. Обряды погребения. Обычай выщипывать бороду. Царь гуззов и его заместитель, называемый кударкином.
Командующий войском гуззов Атрак (Этрэк) сын Катагана. Его жена, бывшая прежде женой его отца, совершает в степи поминки по своем первом муже. Переговоры с Атраком о принятии ислама. Совещание предводителей гуззов в течение семи дней о том, как поступить с посольством, - перебить ли его, ограбить ли, обменять ли на своих пленных у хазар или пропустить. Политические мотивы этих колебаний. Отъезд из страны гуззов.
Переправы через ряд рек, в том числе через Эмбу, в круглых кожаных мешках.
Прибытие к печенегам. Они бедны, в противоположность гуззам. Сообщение о пастьбе овец летом и зимой.
Переправа через Яик в таких же мешках. На глазах путешественников тонет множество людей, лошадей и верблюдов.
Описание башкир. Это - «худшие из турок». Они жестоки, грязны. Разные типы религии у башкир: фаллический культ, политеизм; племенные группы, поклоняющиеся различным животным. Легенда, объясняющая культ журавлей.
Переправы через ряд рек.
Прибытие к царю «славян», т. е. булгар. Царь встречает послов со своей семьей и феодальным окружением. Официальная аудиенция по прошествии нескольких дней. Торжественное чтение писем халифа, везиря и Надира-аль-Харами. Подношение подарков царю и его жене, здесь же присутствующей. Банкет у царя в честь посольства. Порядок раздачи еды, напиток суджув, тосты. Обсуждение вопроса о форме хутбы за болгарского царя. Царь дает новое имя себе и своему отцу.
Царь узнает о том, что посольство должно было привезти ему 40 000 динаров на постройку крепости. Не привезя денег, Ибн-Фадлан при чтении писем пропустил те места, где об этом было сказано. Бурная сцена между царем и Ибн-Фадланом по поводу этих денег. Изменения чтения молитвы «икамы», которую местный муэззин читал дважды, а по настоянию Ибн-Фадлана стал читать один раз. Царь под предлогом обсуждения этого разногласия созывает всех прибывших, подвергает Ибн-Фадлана издевательскому допросу, отчитывает его и все посольство. Декларация царя по поводу всего этого инцидента.
Описание страны Булгар.
Атмосферические явления. Сражение воинов в облаке (северное сияние). Короткие ночи. Разговор Ибн-Фадлана с портным из Багдада. Затруднения муэззина с чтением мусульманских молитв в связи с короткими ночами. Рассказ царя о стране Вису на севере. Короткие дни зимой.
Гадания по вою собак. Множество змей в стране Булгар. Встреча Ибн-Фадлана с огромной змеей в лесу. Удивительные растения. Вкусные ягоды вроде граната. Кислые яблоки, - девушки едят их и жиреют от этого. Огромные леса. Дерево, похожее на пальму (плакучая береза), сок которого пьют.
Посевы. Царь не берет налогов с посевов, но взимает подать шкурами. Он делит добычу с дружиной после похода. При начале всякого званого пира полагается давать сначала подношение царю. Хранение продуктов в ямах в земле. Употребление рыбьего жира. Обстановка жизни царя, - его огромная юрта, трон, армянские ковры, обычаи при аудиенции у царя и при проезде его по рынку. Права наследования от брата к брату, а не от отца к сыну. Дом, в который ударила молния, оставляют неприкосновенным со всем, что в нем находится. Обычай погребения на столбе в ящике. Приношение наиболее одаренного человека в жертву богу путем повешения его на дереве. История одного жителя страны Синд в Индии, прибывшего к царю и принесенного в жертву таким образом. Совместное купание в реке мужчин и женщин. Наказание за прелюбодеяние путем разрубания пополам.
Дикие пчелы и право собственности на них. Торговцы у булгар. Торговля со страной турок (вывоз овец) и с народом Вису (вывоз мехов). Род Баранджар, принявший ислам. Именование целой семьи некоего Талута после принятия ислама одним общим именем Мухаммед.
Рассказ об огромном великане, прибывшем с севера. Сообщение жителей страны Вису о народе великанов, живущем на севере за морем. О стене, удерживающей эти народы. О рыбе, раз в год приплывающей к их берегам, которой они и питаются. Ибн-Фадлан едет осматривать скелет и череп упомянутого великана, который был казнен царем путем повешения на дереве за приносимый им вред.
Разногласия среди булгар по вопросу о принятии ислама. Поведение разных племен. Съезд на реке Джавшир.
Рассказ о страшном единороге, якобы живущем в соседней местности. Ибн-Фадлан сам видел три миски, сделанные из рога этого животного.
Болезни местного населения. Обряд погребения местного мусульманина (по мертвому плачут мужчины, а не женщины, рабы сами себя бичуют плетьми из соболей, двухлетний плач родственников об умершем и т. д.).
Царь булгар платит дань царю хазар. Сам он взимает одну десятую часть товаров и рабов с прибывающих в страну булгар кораблей. Царь сам производит осмотр привезенных товаров. Сын царя булгар находится заложником у царя хазар. Царь хазар силой захватил дочь царя булгар. Зависимое положение Булгарии от хазар явилось причиной, побудившей царя булгар обратиться за помощью к халифу.
Сообщение о русах.
Их внешний вид, одежда, оружие, украшения, татуировка мужчин. Украшения женщин - мониста, зеленые бусы. Жизнь русов в больших бараках с рабынями. Грязь. Идолы и поклонение им в связи с торговыми делами. Обращение с больными. Наказание грабителей.
Подробное описание обряда похорон руса.
Описание жизни царя русов в их стране - дворец, ложе, или трон царя, где он сидит с сорока девушками. Дружинники-богатыри. Заместитель царя в отношении к подданным.
Рассказ о царе хазар и Хазарии.
Хакан и его заместитель хакан-бех. Замкнутый образ жизни хакана. Его заместитель приходит к нему раз в день на аудиенцию и держит себя униженно.
На этом месте мешхедская рукопись обрывается.
Продолжение рассказа по выписке из Ибн-Фадлана в словаре Якута под словом «Хазар»:
Конец рассказа об аудиенции у хакана. Обычай погребения хакана в изолированном и недоступном месте. Двадцать пять жен хакана и шестьдесят его наложниц. Образ жизни этих женщин. Срок правления хакана - 40 лет. Военные походы и наказания воинам и предводителям в случае их бегства с поля сражения.
Столица Хазарии. Положение мусульман. Мусульманский судья, мечеть, минар’т, муэззины.
Происшествие 310 года хиджры - разрушение синагоги в усадьбе Аль-Бабунадж (в Иране?). В отместку за это хакан велит казнить муэззинов и разрушить минарет в столице Хазарии.
«Славяне» и все соседящие с Хазарией народы находятся в покорности у царя хазар.
Конец сочинения Ибн-Фадлана не сохранился ни в мешхедской рукописи, ни, тем более, в выписках Якута. По свидетельству этого последнего, Ибн-Фадлан довел описание своего путешествия до самого своего возвращения в Багдад. Пока можно лишь сказать с большей или меньшей уверенностью, что возвращение это шло не через Хазарию. Основания для этого следующие: во-первых, это можно предположить, следя за ходом рассказа Ибн-Фадлана. Окончив повествовательную часть своего сочинения, он, как мы видели, начинает описание самой страны Булгар, потом говорит о русах, приезжающих в эту страну, а далее переходит к рассказу о царе русов, живущем, очевидно, где-то в другом месте, там, где Ибн-Фадлан сам не был. От царя русов он непосредственно переходит к рассказу о царе хазар и далее о Хазарии вообще. Итак, Хазария стоит в порядке рассказа о том, чего сам автор не видел. Рассказ этот также не содержит ничего, указывающего на личные наблюдения. Ссылка на 310 год означает лишь то, что Ибн-Фадлан, будучи в это время в Булгаре, узнал там о разрушении минарета в столице Хазарии. Далее, если бы посольство возвращалось через Хазарию, то было бы естественно, чтобы оно проследовало далее на юг Каспийского моря. Между тем, пытаясь обратить в ислам командующего войсками гуззов, Ибн-Фадлан условился с ним, что этот предводитель даст ему свой ответ при обратном возвращении посольства через его страну, и тогда же он передаст Ибн-Фадлану письмо для халифа. Таким образом, это обратное путешествие должно было произойти через страну гуззов. Принимая во внимание враждебные отношения гуззов, и особенно булгар, с хазарами, причем булгары просили у халифа помощи именно против Хазарии, едва ли посольство по политическим соображениям могло ожидать хорошего приема в этой стране. Таким образом, конец сочинения содержал, вероятно, более или менее краткое описание обратного путешествия посольства по тому же пути через Среднюю Азию.
Просматривая приведенный выше обзор содержания произведения Ибн-Фадлана, мы можем теперь судить, что же, собственно, взял у него Якут для своего словаря и какие совершенно новые части дает нам мешхедская рукопись. Мы видим, что Якут не выписывал из Ибн-Фадлана лишь какие-нибудь удивительные вещи, как думали некоторые исследователи и, наоборот, он не отбрасывал из его сочинения то, что казалось ему недостоверным. Вернее всего, он брал то, что тематически было ему нужно для составления словаря, именно географические и этнографические сведения. Но и тут он брал далеко не все. Так, он оставил без внимания то, что касалось Ирана и Бухары, так как об этом у него имелись другие богатые источники. Выпустил он также и весь большой рассказ о гуззах, так как в его время народ под таким именем уже не существовал, и он вообще не поместил его в своем словаре. Рассказ о Хорезме он сократил, так как опять-таки имел другие, по его мнению, лучшие источники, включительно до его собственных наблюдений. Сократил он также и описание Булгарии, так как оно превосходило размеры словарной статьи, а часть его он использовал в другой статье - «Итиль».
Но самое главное - это то, что Якут оставил в стороне почти всю историко-повествовательную часть - обстоятельства самого путешествия посольства, политическую обстановку описанных у Ибн-Фадлана событий, т. е. именно то, что прежде всего привлекает к себе внимание историка.
Сопоставляя различные места рассказа Ибн-Фадлана, мы можем нарисовать следующую картину обстоятельств, сопровождавших посылку посольства халифа к царю булгар.
Началом всех этих событий следует считать усиленное наступление Хазарии на Булгарию, так что, как выразился булгарский царь, хазары «поработили» булгар. Сын булгарского царя оказался заложником у царя хазар. Однако непосредственным толчком к посылке посольства к халифу явились следующие события: царь хазар узнал о красоте дочери царя булгар и захотел на ней жениться. После того, как он получил отказ, он послал войско и взял ее силой. Через некоторое время дочь булгарского царя умерла в Хазарии, и хазарский царь захотел взять ее сестру, вторую дочь царя булгар. Булгарский царь поспешил отдать ее замуж за своего вассала Аскала. Вот при этих обстоятельствах он и велел своему секретарю написать письмо халифу, прося его, главным образом, о помощи при постройке крепости. При этом роль Хасана, сына Балтавара, царя булгар, неясна. У Ибн-Фадлана он упоминается лишь в самом начале весьма глухо. Из других источников (Аль-Мас’уди) известно, что этот сын булгарского царя совершил хаджж, был при этом в Багдаде, причем получил подарки и почетные черные одежды от халифа, после чего проехал далее в Мекку. Если это было именно в 921 г., то, повидимому, он и привез халифу упомянутое у Ибн Фадлана письмо, посол же царя Абдаллах-Ибн-Башту Хазарец далее вел все это дело в Багдаде и поехал с посольством халифа обратно в Булгар.
Но возникает вопрос, почему же царь булгар вместо того, чтобы обращаться к далекому Багдаду, не призвал к себе на помощь более близкого к нему саманидского эмира. Ведь между страной Булгар, с одной стороны, и Хорезмом, Хорасаном - с другой, существовали старые торговые связи через страну гуззов. Из Ибн-Фадлана мы узнаем, что царь булгар оказывается зятем полководца гуззов Атрака (Этрэка).
Причину этого хорезмшах, обиженный обращением царя булгар к халифу помимо саманидского эмира, пытается объяснить случайными обстоятельствами. В своей речи, обращенной к посольству халифа, которое он не хотел пропускать далее на север, он утверждает, что во всем этом деле виноват отрок халифа Тегин ат-Турки, который был некогда кузнецом в Хорезме и наладил было торговлю железом со страной турок. Этот Тегин, будучи в то же время придворным халифа, ввел в заблуждение этого последнего относительно всего этого дела, так как, по мнению хорезм-шаха, эмиру Хорасана гораздо более приличествовало бы взять на себя миссию по распространению ислама среди этих северных народов, находящихся к нему гораздо ближе, чем резиденция халифа.
Но, конечно, ни красота дочери царя булгар, ни торговые обороты и интриги Тегина не являлись причиной посылки посольства царя булгар в Багдад. Повидимому, политический смысл этого предприятия заключался в том, чтобы, с одной стороны, обойти посредников по торговле с Югом, каковыми являлись как Хазария, так и Хорезм и Саманидское государство, а с другой стороны, найти союзника в борьбе со своим соседом, который, в свою очередь, не мог бы сделаться опасным, будучи достаточно отдаленным.
Предпринимая отправку ответного посольства в Булгарию, правительство халифа должно было встретиться прежде всего с вопросом о финансировании. Финансы его в это время были в далеко не блестящем состоянии. Поэтому решено было оплатить это предприятие и оказать помощь царю булгар за чужой счет, именно за счет некоего села Артахушмитан, принадлежавшего, как сообщает Ибн-Фадлан, Ибн-аль-Фурату. Речь здесь идет несомненно об Абу-ль-Хасане Али Ибн-Мухаммеде Ибн-аль-Фурате, который уже дважды перед тем был везирем халифа, но, вследствие неудачной финансовой политики, в 918 г. был разжалован, заключен в тюрьму, а все его имущество конфисковано. Совершенно несомненно, что за счет этого конфискованного имущества, именно той его части, которая находилась в Хорезме и, вследствие отдаленности, не была еще реализована, и хотели покрыть расходы по всему этому предприятию. Это тем более казалось выгодным, что самые страны Хорасан и Хорезм в это время и без того все более отходили от халифского правительства и подчинялись ему лишь номинально. Однако в Бухаре были приняты соответствующие меры для того, чтобы воспрепятствовать этому. Управляющий имением Ибн-аль-Фурата некий Аль-Фадл Ибн-Муса Христианин, узнавши о том, что он должен передать Артахушмитан доверенному халифа Ахмеду Ибн-Мусе Хорезмийцу, принял свои меры. Так как этот последний выехал из Багдада несколькими днями позднее посольства, то Ибн-Муса Христианин дал знать начальнику полицейских и таможенных постов по хорасанской дороге о том, чтобы посланца халифа задержали. И действительно, этот последний был схвачен в Мерве и посажен в тюрьму. Тем временем тот же Ибн-Муса Христианин постарался поскорее выпроводить посольство дальше в Хорезм под предлогом наступления холодов. Все это было сделано вряд ли без ведома саманидского правительства. С другой стороны, хорезмшах уже прямо попытался не пустить посольство в страну турок. Таким образом, вся комбинация, как с оплатой муаллимам и факихам, так и с 40 000 динаров для булгарского царя, провалилась. Это, несомненно, и было причиной того, что перед отъездом из Джурджании последние муаллим и факих отказались ехать дальше. Надо отдать должное настойчивости и мужеству Ибн-Фадлана, который все же лишь с несколькими спутниками решился отправиться в дальнейшее путешествие. Этим же самым обстоятельством объясняется и его исключительная роль в посольстве, как единственного ученого участника.
Совершенно понятно, что в своем произведении Ибн-Фадлан так или иначе старается оправдаться и снять с себя вину за неудачу в описанном выше деле. Говоря об отъезде посольства из Джурджании, он подчеркивает, что собрал тогда своих спутников и специально предупредил их о том, что они не везут с собой 40 000 динаров для булгарского царя, в то время как об этих деньгах все же хорошо осведомлен сопровождающий их посол царя, который знает также, что о них сказано в письме халифа. Однако, по его словам, его спутники не обратили достаточного внимания на это обстоятельство.
Совершенно естественно, что в глазах булгарского царя посольство, прибывшее к нему без реальной денежной помощи со стороны халифа, теряло большую часть своего значения. В пылу гнева он договорился даже до того, что готов был отказаться от помощи представителей халифа в утверждении ислама в его стране. Однако позднее царь булгар, чтобы сохранить свой престиж, стал уверять Ибн-Фадлана в том, что деньги эти, как таковые, ему, собственно, были и не нужны, что он и сам на свои средства мог бы построить себе крепость, но что, прося об этих деньгах у халифа, он хотел получить в них как бы благословение для своего дела. В конечном счете царь булгар, конечно, хорошо понял, что посольство халифа, пожалуй, менее всего виновато в его неудаче, так как оно ничего не могло поделать против персов и хорезмийцев, которые воспрепятствовали ему исполнить приказание халифа. Это достаточно ясно видно из его фразы, где он подчеркивает, что он верит только арабам. Этим же объясняется, вероятно, и то, что, по словам Ибн-Фадлана, царь булгар после своей речи к посольству отвел его самого в сторону, оказал ему особое доверие и назвал Абу-Бекром Правдивым.
Не будем останавливаться на многочисленных новых данных, содержащихся в новооткрытых частях сочинения Ибн-Фадлана. Это завело бы слишком далеко. Одно лишь описание народа гуззов дает материал для целой монографии. Вместе с тем и старые, уже известные по Якуту, части его сочинения в свете новой рукописи приобретают подчас новое значение. В частности, является возможность теперь изучить вопрос о том, как, при каких обстоятельствах Ибн-Фадлан собирал свои сведения, что он видел сам и что ему объясняли другие, кто были окружающие его люди, какие интересы они преследовали, сообщая ему то или иное.
Наконец, в общей связи целого рассказа можно более или менее ясно представить себе, каковы были тенденции самого Ибн-Фадлана в его сочинении, что он хотел рассказать, в чем оправдаться, чем занять своих читателей.
Весь мешхедский сборник в целом дает, кроме того, интересный материал для выяснения некоторых данных о судьбе занимающего нас сочинения.
Нет сомнения, что первоначально произведение Ибн-Фадлана было написано для багдадских читателей, а не для Бухары, так как иначе не было бы никакой надобности рассказывать в нем, например, о бухарской и хорезмской монетных системах и т. п.
С другой стороны, нельзя не отметить, что в данной редакции мы не находим никакого обращения к халифу или каких-либо признаков, указывающих на то, что перед нами, собственно, отчет. Оправдываясь в недоставлении 40 000 динаров булгарскому царю, Ибн-Фадлан, однако, рассказывает всю эту историю довольно глухо, с явными пропусками. Причиной этого может быть то, что к тому времени, как он писал свое сочинение, Ибн-аль-Фурат опять вошел в милость к халифу. Так, известно, что благодаря влиянию его сына ему не только удалось реабилитироваться, но в августе 923 г. он уже снова был назначен везирем. Таким образом, к тому времени уже неудобно было вспоминать всю эту старую историю, связанную с конфискацией у него имущества.
Однако есть данные, указывающие на то, что данная известная нам редакция сочинения Ибн-Фадлана, сохраненная в мешхедской рукописи, связана скорее с Хорасаном и Бухарой, чем с Багдадом.
Уже было упомянуто, что мешхедский сборник, кроме Ибн-Фадлана и двух других авторов, содержит также два предисловия. В первом из них, в самом начале книги, неизвестный составитель данного сборника прежде всего сообщает, что перед нами вторая часть сочинения Ибн-аль-Факиха, именно окончание рассказа об Ираке, о Басре и т. д. Перечислив вкратце названия стран и городов, о которых идет речь у этого автора, составитель сборника продолжает: «Мы сообщаем: я присоединяю к тому, что сочинил Ахмед Ибн-Мухаммед аль-Хамадани (т. е. Ибн-аль-Факих), в конце его книги, два послания, которые оба написал к нам Абу-Дулаф Мис’ар Ибн-аль-Мухалхил. В одном из них он сообщил сведения о турках и о Китае, как очевидец. Другое (послание) содержит вещи, которые он видел и свидетелем которых был в целом ряде стран. И мы присоединили к нему книгу, которую составил Ахмед Ибн-Фадлан… содержащую сведения о турках, хазарах, русах, славянах и башкирах из того, при чем он сам присутствовал и что сам наблюдал, так как Аль-Муктадир-би-ллах отправил его в страну славян в 309 году по просьбе их царя об этом, и так как он (царь) имел стремление к исламу. И таким образом он (Ибн-Фадлан) рассказал все, свидетелем чего он сам был в этих странах и что ему было рассказано». Из этого предисловия можно видеть, что писал его не Ибн-аль-Факих аль- Хамадани, но тот, кто впервые соединил в одном томе данных трех авторов. Ясно также, что это не был простой переписчик или безвестный компилятор, а какой-то меценат, во всяком случае, вращавшийся в литературном мире, так как, по его собственному утверждению, Абу-Дулаф обратил свое послание именно к нему. В другом предисловии того же автора, помещенном перед началом сочинения Абу-Дулафа, мы находим в значительной мере повторение приведенного выше текста первого предисловия: «до этого места (простирается) сочинение Ахмеда Ибн-Мухаммеда Ибн-Исхака аль-Хамадани, прозываемого Ибн-аль-Факих, из его книги «Сведения о странах»… Мы сообщаем в этом месте книги некоторые вещи, не сообщенные в «Сведениях о странах», среди них два послания, оба написанные к нам Абу-Дулафом» и т. д. После этого второго предисловия идет сочинение самого Абу-Дулафа, начинающееся с заголовка, написанного все тем же автором предисловий: «Послание (рисале) первое, которое написал к нам Абу-Дулаф… сообщая о том, свидетелем чего он был и что видел в стране турок, в Индии и в Китае». Далее идет текст самого Абу-Дулафа. Второе послание Абу-Дулафа в той же мешхедской рукописи неизвестным составителем сборника озаглавлено так: «Второе послание, которое он прислал к нам после того, которое он написал нам (раньше)». В начале второго послания сам Абу-Дулаф опять упоминает тех же двух своих покровителей и корреспондентов. Можно думать, что один из них был эмир, а другой везирь. Подробное исследование Абу-Дулафа и его сочинения на основании новооткрытого текста данной рукописи, надо думать, разрешит, наконец, спорные вопросы, связанные с этим автором. Для нас сейчас важно лишь установить, что данный сборник был составлен еще в первой половине X века, вскоре после написания всех трех входящих в него сочинений и, возможно, еще при жизни и Абу-Дулафа и Ибн-Фадлана. Составитель его и автор предисловий - высокопоставленное лицо, лично связанное с Абу-Дулафом и вообще бывшее в курсе путешествий и географических исследований того времени. Это, между прочим, видно из того, что обзор содержания второй части Ибн-аль-Факиха, данный в первом предисловии, отнюдь не является механическим перечислением глав этого сочинения, а представляет собою результат чтения всего текста, причем в него вошло кое-что такое, что вовсе и не отмечено отдельными главами у Ибн-аль-Факиха. С другой стороны, различные соображения приводят к мысли, что сочинение Ибн-Фадлана было распространено и действительно имелось на руках у многих лиц, как об этом в одном месте говорит Якут, но только в Иране и в Средней Азии, между тем, как оно совершенно было неизвестно в Ираке, в Сирии и вообще на Западе. Бросается также в глаза то обстоятельство, что сочинения всех трех авторов, входящих в этот сборник, до сих пор считались утерянными и сохранились лишь в извлечениях и сокращениях. Отсюда само собою напрашивается предположение, что они вообще были известны только в редакции данного сборника и что, следовательно, скажем, Якут пользовался для своих выписок одним из списков того сборника, второй том которого найден теперь в Мешхеде.
Так как Абу-Дулаф начал свое путешествие из Бухары и туда, повидимому, адресовал свои послания, то и его покровитель, вероятно, жил в этом городе и там же, надо думать, составил данный сборник. Якут пользовался им, повидимому, в Мерве, когда он занимался в тамошней библиотеке. Другой автор, еще до Якута непосредственно пользовавшийся сочинениями Ибн-Фадлана, известный под названием Ахмед Туей, мог читать его в городе Тусе, т. е. в том же Мешхеде, или вообще где-то в Хорасане. Сохранение сочинения Ибн-Фадлана именно в этих странах тем более понятно, что содержание его представляло наибольший интерес именно для государства Саманидов, где его и постарались сохранить и свести в общий сборник с другими подобными сочинениями, в то время как Багдад все более терял самостоятельное значение как центр мусульманского мира и не мог иметь особого интереса к северным странам.
Мешхедская рукопись дает нам материал для непосредственного суждения об отношении Якута к Ибн-Фадлану. Уже В. Розен, выдвинувший этот вопрос, обратил внимание на критические замечания Якута по поводу некоторых сообщений Ибн-Фадлана о Хорезме. Так, Ибн-Фадлан писал: «Мы спустились из Хорезма в Джурджанию. Между ней и Хорезмом по воде 50 фарсахов». Якут недоумевает, как это может быть: ведь «Хорезм - это имя страны без всякого сомнения», а Джурджания - город, находящийся в этой стране. Далее Ибн-Фадлан говорит: «И замерзла река Джей-хун (Аму-Дарья) от начала до конца ее, и была толщина льда семнадцать четвертей». Якут же замечает: «Говорит презренный раб божий (т. е. сам Якут): а это ложь с его стороны, так как самое большое, насколько она (река) замерзает, - это пять четвертей, и это бывает редко, а обычно две четверти или три. Это я сам видел и спрашивал об этом жителей этой страны. Может быть, он думал, что река замерзла вся, но дело обстоит не так. В действительности замерзает только ее верхняя часть, а нижняя часть течет. Жители Хорезма роют ямы во льду и извлекают из него (льда) воду для питья. Он (лед) превышает три четверти (в толщину) только редко». Таким же образом Якут дальше делает свои возражения Ибн-Фадлану относительно дешевизны дров в Хорезме, относительно того, сколько могут свезти тамошние повозки, и о некоторых обычаях. Если относительно толщины льда можно еще допустить ошибку Ибн-Фадлана, то в остальных случаях расхождения обоих авторов зависят от тех изменений, которые протекли в Хорезме за те три столетия (X-XIII вв.), которые их разделяют. В частности, во времена Ибн-Фадлана город Джурджания на низовьях Аму-Дарьи действительно не входил в область Хорезма и только в конце X в. он к ней присоединился. Говоря же о городе по имени Хорезм, Ибн-Фадлан переносит название страны на ее столицу Кят, явление, довольно распространенное у арабов.
Это расхождение между обоими авторами мы видим и в дальнейшем тексте. Описывая прибытие посольства в Булгарию, Ибн-Фадлан замечает: «Расстояние от Джурджании до его (царя булгар) страны семьдесят дней». У Якута же после слов «от Джурджании» прибавлено: «а это город в Хорезме», - примечание, соответствующее его представлению, но ни в коем случае не положению дел во времена Ибн-Фадлана.
Однако, вообще говоря, внесение такого рода исправлений в текст Ибн-Фадлана противоречило научной добросовестности Якута. Кроме указанного только что случая, он, кажется, нигде не вносит предвзятых мнений или своих фактических поправок в текст. Но в некоторых мелких уклонениях от текста Ибн-Фадлана у Якута сквозит другая тенденция. Он не только не доверял Ибн-Фадлану, но он был несколько раздражен на него за его, как ему казалось, самохвальство, за стремление придать себе слишком большое значение. И вот Якут старается несколько сгладить эту сторону произведения Ибн-Фадлана. Так, этот последний говорит: «До моего прибытия на его (царя) минбаре за него провозглашали хутбу…», причем далее говорится о том, как царь советовался с Ибн-Фадланом о форме этой хутбы. Якут внес маленькое, но характерное изменение: «до нашего прибытия…» Далее Ибн-Фадлан подчеркивает: «И сказал ему я». Якут в своей выписке это подчеркнутое «я» опускает. В дальнейшем, перед репликой царя, в мешхедской рукописи стоит: «он же (царь) сказал мне». У Якута же слово «мне» выпущено. Окончание всего этого разговора у Ибн-Фадлана передано так: царь говорит - «дай распоряжение об этом (т. е. о новой форме хутбы) хатибу». «Я сделал это, - продолжает Ибн-Фадлан, - и он (хатиб) стал провозглашать…» Вследствие изменений в тексте у Якута в этом месте выходит, что не Ибн-Фадлан дал распоряжение хатибу, а непосредственно сам царь. Во всех этих мелких изменениях сквозит определенная тенденция, которая отмечает весьма интересную черту в отношении Якута к своему предшественнику.
Помимо такого рода нарочитых отклонений, продиктованных определенной тенденцией, у Якута есть и другие. Некоторые специфические обороты Ибн-Фадлана оказываются у него измененными и упрощенными, что соответствует более ясному его стилю. Впрочем, тут, конечно, еще нужно всякий раз решить, не отнести ли эти изменения за счет не Якута, а позднейших переписчиков его словаря. В некоторых местах Якут пересказывает рассказ Ибн-Фадлана сокращенно, своими словами. Например, Ибн-Фадлан говорит: «Итак, мы оставались воскресенье, понедельник, вторник и среду в палатках». Якут же сокращает: «оставались до среды в палатках». Подробное описание чтения писем халифа, везиря и Надира-аль- Харами царю булгар сокращено у Якута: «И я прочитал его (письмо халифа) в то время, как он (царь) стоял на ногах. Потом я прочитал письмо везиря Хамида Ибн-аль-Аббаса, и он (царь) также при этом стоял» и т. д. При этом у Якута упоминание о письме Надира-аль-Харами пропущено совершенно. Убеждая царя булгар не называть себя царем при провозглашении хутбы, Ибн-Фадлан приводит, согласно хадису, слова Мухаммеда. У Якута это пропущено. Вообще, редакционных сокращений и выборок у Якута достаточно много. Конец его выписки в статье о булгарах в этом отношении особенно мозаичен, как это можно видеть по отметкам курсивом в нашем обзоре содержания сочинения Ибн-Фадлана. В данном случае это объясняется просто недостатком места и желанием не слишком увеличивать выписку.
Однако не подлежит никакому сомнению, что Якут пользовался именно той редакцией данного сочинения, которая теперь стала нам известна по мешхедскому сборнику и, как я предполагаю, даже прямо по одному из списков этого сборника.
При всем том, все же выписки Якута ни в коем случае не теряют научного значения в связи с находкой мешхедской рукописи. Не говоря уже о том, что Якут сохранил нам часть текста о хазарах, которого в этой рукописи нет, большое значение имеет то, что мешхедская рукопись во многих случаях неисправна, и сличение ее с выписками Якута дает весьма многое для критики текста. Вот почему в издании перевода Ибн-Фадлана по тексту этой рукописи, которое сейчас осуществляет Академия наук СССР под редакцией акад. И. Ю. Крачковского, в комментариях подобраны все разночтения Якута, какие только могли быть привлечены к работе в Ленинграде. Помимо использования печатных текстов Френа, Вюстенфельда, Зейппеля со всеми их многочисленными разночтениями по разным рукописям, привлечены полностью две рукописи Якута Института востоковедения Академии наук. Принята во внимание также и вся арабистическая литература, так или иначе касающаяся Ибн-Фадлана. Таким образом, надо надеяться, что это издание даст достаточно полный материал как для дальнейшего изучения Ибн-Фадлана с точки зрения арабистической, так и для широкого критического использования этого замечательного источника для истории народов СССР.
7 284
В 1937 г. правительство Ирана передало в дар АН СССР фотокопию Мешхедской (полной) рукописи Ибн Фадлана, обнаруженной в 23 году А.З.В.Таганом (А.З.Валидовым) — эмигрировавшим из России востоковедом. Это был последняя находка, введенная в научный оборот и завершающая до сих пор перечень текстов, обычно именуемых восточными источниками, к которым обычно относят все сведения на арабском, персидском, еврейском, сирийском, армянском и других неевропейских языках.
«Записка» Ибн Фадлана представляет собой путевые заметки секретаря посольства повелителя правоверных к правителю Волжской Булгарии. Само посольство, как пишет Ибн Фадлан, было предпринято в ответ на письмо аль-Хасана сына Балтавара, царя Булгарии к халифу Багдада ал-Муктадиру (908-932 гг.), в котором он просит его о присылке к нему (людей) их тех, кто научил бы его вере, преподал бы ему законы ислама (1.461). Посльство состоялось в 922 г.
В 1939 г. «Записку» Ибн Фадлана перевел на русский и издал А.П.Ковалевский. (В том же году вышло немецкое издание А.З.В.Тогана.2). Cтав одним из наиболее популярных текстов, причем не только в СССР-России, но и во всем мире, (свидетельство чему — появление голливудского исторического блок-бастера «13-й воин»), тем не менее, в силу весьма позднего попадания в научный оборот, «Записка» Ибн Фадлана, как представляется, ещё не получила должного освещения.
Одним из самых впечатляющих фактов, содержащихся в этом произведении, является то, что с первой до последней строки Ибн Фадлан именут правителя Волжской Булгарии — малик ас-сакалиба — царь славян. Этот факт по-видимому настолько поразил переводчика А.П.Ковалевского и издателя, академика И.Ю.Крачковского, что они всместо оригинального названия: Книга Ахмада Ибн Фадлана ибн-аль-‘Аббаса ибн Рашида ибн-Хаммада, клиента Мухаммада ибн-Сулаймана, посла аль-Муктадира к царю славян, вынесли в заголовок нечто нейтральное: Путешествие Ибн Фадлана на Волгу. Б.Н.Заходер в своем Каспийском своде (3,4) в весьма пространном рассмотрении произведения Ибн Фадлана предпочел оставить этот факт без упоминания, лишь глухо признав, что «в комплексе сведений (восточных авторов. К.Е.) можно выделить некоторые элементы относящиеся не к руси-славянам, а к волжским булгарам.(4.78). Поспешил отмежеваться от этой проблемы А.П.Новосильцев, привлекавший политические аргументы в большей, чем было бы нужно это делать, степени: «В то же время в ней отразились пантюркские взгляды Тогана, который, например, доказывает, что «ас-сакалиба» арабских источников — это буртасы, булгары и прочие тюркские племена Восточной Европы. Вопрос о значении термина «ас-сакалиба» непрост и, по сути дела, не решен и в наши дни. По форме позиции Тогана в его решении не отличается от выводов Ковалевского (5) (и ряда других исследователей (6)). Но там, где у последних видно только стремление найти научную истину, у пантюркиста Тогана явно проскальзывают чисто политические мотивы.»(7). Собственно сами выводы А.П.Ковалевского, Т.Левицкого и Тогана не идут дальше констатации, что да, Ибн Фадлан называет царя булгар царем славян. Б.А.Рыбаков вообще исключил Ибн Фадлана из числа источников по истории Киевской Руси (8).
Такое отношение к источнику вовсе не зависит от вполне определенных мировоззренческих позиций авторов, или их принадлежности к научным школам. Например И.Н.Данилевский, принципиально расходящийся с Б.А.Рыбаковым в вопросе о генезисе государства восточных славян, тех самых ас-сакалиба, тем не менее, точно так же, как и его оппонент, не использует данных Ибн Фадлана, хотя само название его курса лекций, казалось бы, к этому обязывает.(9) Другой оппонент Б.А.Рыбакова — В.Я.Петрухин — поступает подобно Б.Н.Заходеру — источник знает, в своих построениях активно использует (даже более активно, чем всех остальных — Ибн Хаукаля, Ибн Хордадбеха, Ибн Якуба, Гардизи и др.) но данная проблема не попадает в его поле зрения.(10).
И все-таки, нельзя сказать, что проблема употребления термина ас-сакалиба Ибн Фадланом совсем выпала из научного обсуждения. И.Г.Коновалова, напутствуюя студентов в коллективном пособии, честно предупреждает: «Арабский этноним ас-саклаб (мн.ч. ас-сакалиба) восходит к греческому — Sklaboi, Sklabhnoi. несмотря на то, что этническое содержание термина ас-сакалиба в некоторых арабо-персидских известиях о народах Восточной и Центральной Европы не всегда поддается однозначной трактовке, этимологически ас-сакалиба — это славяне».(11.172) Поскольку здесь нет исчерпывающего списка этих «некоторых» арабо-персидских известий, то единственно возможный способ действий ответственного исследователя — это относиться к любому известию, как принадлежащему к «некоторым», и изыскивать пути определения конкретного значения употреблённого в этом известии термина ас-сакалиба.
Далее И.Г.Конвалова предлагает свой вариант решения проблемы употребления термина ас-сакилиба Ибн Фадланом: «Такое наименование, как полагают, могло быть связано с расширительным толкованием Ибн Фадланом этнонима ас-сакалиба как всего населения Восточной Европы, что иногда встречается и в других арабских источниках.» (11.215)
Предлагаемое И.Г.Конваловой объяснение не базируется на анализе текста собственно Ибн Фадлана. Из пятнадцати раз употребления термина ас-сакалиба Ибн Фадланом один раз — это личное имя одного из руководителей посольства: Барис ас-Саклаби. Это упоминание не подлежит статистическому учету поскольку превратности судьбы одного конкретного человека нельзя соотносить с судьбами этноса. 12 упоминаний — это упоминание царя славян, т.е. царя Булгарии. Одно упоминание — обозначение страны или города Булгар, как страны или города царя ас-сакалиба: И когда прибывает корабль из страны (города) хазар в страну (город) славян, то царь выезжает верхом и пересчитывает то, что в нем (имеется), и берет из всего этого деся-тую часть. (1. 488) Один раз в самом начале ас-скалиба перечислены в ряду стран виденных Ибн Фадланом: что он сам видел в стране турок, хазар, русов, славян, башкир и других (народов). (1. 461) Отсутствие в этом перечне булгар позволяет вполне надежно ассоциировать и здесь ас-сакалиба с булгарами. И наконец, последнее упоминание в отрывке, известном по Якуту (Йакут): Хазары и царь их все иудеи, и славяне и все, кто соседит с ними, (находят-ся) в покорности у него (царя), и он обращается к ним (словесно), как к находящимся в рабском состоянии, и они повинуются ему с покорностью. Это единственное место, могущее затуманить общий смысл употребления термина ас-сакалиба Ибн Фадланом, т.к. здесь упомянуты только хазары и ас-сакалиба. Однако, т.к. это заключительный пассаж секретаря посольства к царю ас-сакалиба, вполне естественно выглядит выделение именно ас-сакалиба из массы других стран и народов.
Таким образом все упоминания ас-сакалиба Ибн Фадланом относятся именно к Волжской Булгарии и не имеют расширительного смысла. Одновременно с этим следует указать, что Ибн-Фадлан описывает или упоминает следующие этносы юго-востока Европейской равнины: ас-сакалиба; русы; хазары; аскал; вису, живущие в трёх месяцах пути от Булгара; печенеги; турки, называемые ал-Башгирд (башкиры), турки-гузы. То есть Ибн-Фадлан различает гораздо большее количество этнических категорий, чем это было бы при традиционом для многих авторов пренебрежении к чужим и именовании их всех каким-нибудь единым термином, обычно имеющим смысл «варвары».
Известные механизмы передачи самоназвания от завоевателей к завоеванным и наоборот в этом случае так же неприменимы. Нет никаких сомнений в том, что славяне никогда не составляли ни основного этнического массива в Волжской Булгарии, ни правящего элемента её. Можно было бы в осёдлых лесных подданных царя ас-сакалибов попытаться увидеть славян, давших своё имя кочевым пришельцам с юга. Но эта версия пока встречает практически непреодолимое препятствие в виде полного отсутствия в данном регионе на интересующее время славянской археологии (12), и в то же время есть множество других осёдлых и неславянских народов, населявших приволжские леса и лесостепи, что бы без каких-либо других надёжных источников принять такую версию. К тому же если ас-сакалиба-славяне — самоназвание, уже принятое болгарами в начале IX в. то нужна ещё одна теория, объясняющая, почему в течение следующих 200 лет они вновь изменили самоидентификацию и не только вернулись сами к древнему имени болгары, но и передали его подданным ас-сакалибам-славянам.
Но дело в том, что ас-сакалибами называет булгар араб Ибн Фадлан, в то время как сами себя булгары булгарами же и называли:
— …на его минбаре уже провозглашали за него хутбу: «О, Аллах! сохрани (в благополу-чии) царя Балтавара, царя Булгара» (1. 477).
— …он (хатиб) стал провозглашать за него (царя) хутбу: «О, Аллах! сохрани раба твоего Джа’фара ибн-‘Абдаллаха, повелителя (эмира) Булгара, клиента повелителя правоверных». (1. 478)
Отсюда совершенно очевидно, что булгары — самоназвание, а ас-сакалиба — именование булгар официальной багдадской делегацией. И это различие в само- и внешнем именованием не вызывает у Ибн Фадлана ни малейшей сложности. В качестве аналога, можно привести различные внешние именования народа дойч: немцы, германцы, алеманы и др., что тоже никого не затрудняет.
В описании Ибн Фадланом ас-сакалиба достаточно ясно присутствуют как элементы кочевий (юрты), так и элементы осёдлости (дома, погреба). Поэтому версия И.Г.Конваловой не лишена оснований, но только на гораздо более локальной территории, чем вся Восточная Европа. Ас-сакалиба, с учётом указанных различий образа жизни — не этническое самоназвание, и даже не внешнее именование этноса а привнесённое извне, арабами, наименование граждан-подданных государства волжских булгар.
Теперь остается выяснить когда и каким образом у арабов в Багдаде сложилось устойчивое наименование Волжской Булгарии как страны ас-сакалиба. Для того, что бы это прояснить обратимся к самым ранним упоминаниям восточными авторами этикона ас-сакалиба. Правда под самыми ранними в силу специфики арабо-персидской историко-географической литературы следует понимать не самые ранние по датировке тексты, а тексты, описывающие самые ранние события.
Ибн Исфендийар (1216-1217) и Амули (XIV в). Во время правления Хосрова I Ануширвана (531-579 гг.) его брат бежал через дербент к хазарам и славянам (13. 362) (т.е. ас-сакалибам).
ал-Балазури (ум. 892 г.) и ал-Куфи (ум. 926 г.). В 737 году арабы под предводительством Марвана совершили большой поход на север за Кавказские горы. Они прошли Дербентские ворота, разгромили хазар, взяли их столицу город Байду и, двигаясь дальше на север, достигли реки, названной Рекой сакалибов (Нахр ас-сакалиба), где взяли в плен двадцать тысяч семей этих самых ас-сакалибов.
ал-Йа’куби (IX в.). В 853-854 годах некие санарийцы, жители современной Северной Кахетии, отправили послов на север в том числе и к сахиб (властителю) ас-сакалиба.
Этих самых ас-сакалиба Й.Маркват, В.В.Бартольд, А.П.Новосельцев и отождествляют со славянами, а так же и с ас-сакалиба с другого конца Европы — в Испании, у кордовских эмиров в IX-XI вв. была гвардия ас-сакалиба, в которую, впрочем, входили немцы и венгры, да и сама Западная Европа характеризовалась, как земля германцев и ас-сакалиба. (13. 367-371)
Для такого отождествления (вне контекста Ибн Фадлана) есть некоторые весомые основания. Во-первых, сам термин ас-сакалиба возник у восточных авторов именно как определение для славян. Впервые он зафиксирован у придворного поэта ал-Ахталя (ок 640-710 гг.) в поэме, написанной в конце VII века, где упоминаются «златокудрые сакалибы», в связи с войнами с Византией. Именно в это время воинские контингенты славян активно использовались византийцами в войнах с арабами.(11. 172)
Во-вторых, в параллель к сообщению ал-Йа’куби ставятся данные арабского автора Х в. Ибн ан-Надима (X в.), упоминающего, что один из царей горы ал-Кабек направил послов к «царю русов». (11.202)
Для начала следует разделить Восток и Запад. Как бы ни были воинственны арабы, но на север дальше треугольника, образуемого нижними течениями Волги и Дона, они продвинуться ни при каких обстоятельствах не могли. А на этой территории никаких славянских древностей, предшествующих появлению здесь казаков в XV-XVI вв., нет, и Нестор, описывая расселение славян, юго-восточнее правых притоков Днепра и Оки никого не поселяет. Исходя из этого, восточные ас-сакалиба никак славянами быть не могли.
Под Славянской рекой (нахр Ас-сакалиба) все исследователи видят либо Дон, либо Волгу, в обоих случаях их нижние течения от переволоки.(11.214) Вслед за А.П.Новосельцевым считаем, что это Дон.
Ибн ал-Факих (~ 903 г., в переводе А.П.Новосельцева). Славяне едут к морю Рум [из Киева], и берёт с них властитель Рума [Константинополя*] десятину; затем следуют они до Самкуша еврейского [Керч, владение хазар*]; далее они направляются в страну Славян или переходят из моря Славянского [Азов*] в ту реку, которую называют Славянская река [Дон], с тем чтобы идти в залив Хазарский [Дельта Волги, хазары портов на Каспии не имели*], и там с них берёт десятину властитель хазар; затем следуют они к морю Хорасанскому [Каспий*] попадают в Джурджан [южный берег Каспия] и продают всё, что с собой привозят, и всё это попадает в Рэй. (13. 385, * — К.Е.)
В этом фрагменте вся группа славянских топонимов: страна Славян, море Славянское и река Славянская (нахр ас-сакалиба) без сомнения образованы из единого источника. Совершенно бессмысленно объяснять одно из них на основании другого, и наоборот, удостоверившись в происхождение одного названия, будет логично точно так же объяснить и другие. Здесь очевидно, что все названия происходят от названия народа — ас-сакалиба. При этом вполне надёжно река интерпретируется с Доном, а море с Азовом.
Достаточно привлекательным выглядит вариант объяснения термина ас-сакалиба, которого придерживается, например Л.Н.Гумилёв. Ас-сакалиба — это термин, обозначающий и вообще неверных и, в частности, гвардию, составленную из рабов-неверных (боевых холопов), в то время как собственно для обозначения славян в арабском языке есть слово «славиа». Т.е. Марван взял в плен не представителей некоего народа, тогда бы пленных считали не семьями, а штуками, но перевёл неких пленных в статус боевых холопов.(14. 86) Но к кому же тогда посылали послов санарийцы? К тому же от имени сословия не производятся топонимы рек и морей.
Соглашаясь, что термин ас-сакалиба на Западе мог обозначать гвардию из неверных и, вероятно, восходит к греческому «склавины», на Востоке находим другое значение ас-сакалиба.
О болгарах (4.29):
Ибн Русте. (903-913 гг) Они [болгары] трёх разрядов. Один разряд из них называется б.р.сула, другой разряд — ас-к.л. и третий — булгары.
Гардизи. (1050-1059 гг.) И существуют эти три разряда, первый называется б.р.сула, другой разряд — ас.к.л. и третий — булгары.
Худад ал-‘алам. (~982 г.) Начертания разрядов: б.р.зула, аш.к.л., булгары. (Б.З.) В переводе В.В.Бартольда: бихдула, ишкиль, булгар.
О мадьярах (4.48):
Бакри (XI в.) (Пер. В.В.Розена). О странах Маджгария. Маджгария между странами Печенегов и странами Ашкал из Болгар.
Ибн Русте (Пер. Д.А.Хвольсона). Мадьяры. Между землёй печенегов и землёй болгарских Эсгель лежит первый из краёв мадьярских.
Гардизи (Пер. В.В.Бартольда). Между владениями болгар и владениями искилей, тоже принадлежащих болгарам, находится область мадьяр.
Вот эти булгары второго разряда — ас-с.к., упоминающиеся у нескольких авторов и как часть булгар и как ближайшие соседи мадьяр и были теми северокавказскими ас-сакалибами, которых взял в плен Марван и к которым посылали послов санарийцы.
Этих же ас-с.к можно видеть и у Ибн Фадлана:
Другая группа была с царём некоего племени, которого называли царь Аскал. Он [Аскал] был в повиновении у него [царя Булгара] (1.487)
Второе упоминание связано с выдачей замуж дочери болгарского царя за царя Аскал. В имеющемся у меня издании то ли опечатка, то ли исходный перевод такой: он (болгарский царь) поспешил и женился (так! Е.К.) на ней ради царя Аскал.(105.488) Поэтому приведу более вразумительный перевод В.В.Бартольда.
Как только это [известие] дошло до царя «славян», он [царь булгар. Е.К.] упредил [это] и выдал её [свою дочь] замуж за царя [князя] [племени] эскэл, который находился под его властью. (4.29)
Собственно из текста совсем не следует, что Аскал — этническое, а не личное имя, но поскольку по большей части Ибн-Фадлан оперирует этническими именами для жителей неведомых и не мусульманских ещё стран, то примем традиционную версию, что Аскал — этикон. Точно также никаких данных об этническом различии тех, кого Ибн-Фадлан именует ас-сакалиба, т.е. булгар, и аскал нет, во всяком случае иных, отличных от болгар кочевников, он называет — это печенеги и разные турки.
Таким образом можно предположить механизм появления обозначения ас-сакалиба у Ибн Фадлана применительно к булгарам. Практически одновременно в конце VII — начале VIII вв. арабы познакомились на западе (в Малой Азии) и востоке (т.е. севере, в Предкавказье) с двумя совершенно различными этносами, имевшими схожие названия. В результате кабинетности большей части арабо-персидских авторов, что подчеркивают большинство востоковедов (15), сложилась ситуация, что термин ас-сакалиба закрепился одновременно и за славянами и за булгарами. Пока те и другие были в разных частях света, это не могло вызывать сложностей. Однако довольно быстро славяне и булгары оказались близкими соседями, результатом чего и стала та путаница у восточных авторов.
Так например давно подмечено, что описание быта ас-сакалиба — восточных славян, когда это не вызывает сомнений по контексту, сопровождается упоминанием, что славянский царь питается исключительно молоком. Поскольку столь экстравагантная черта как молоколюбие русских князей никак себя в иных источниках не проявила, то ещё Б.Н.Заходер отнес этот пассаж к булгарам (4.79)
Представляется, что еще некоторые из упоминаний ас-сакалиба могут быть рассмотрены в контексте ас-сакалиба-булгары. Речь, во-первых, идет об известном сообщении Ибн Хордадбеха о русах-купцах, у которых переводчиками славянские евнухи. Не вдавясь сейчас в подробный разбор этого сообщения, просто укажем, что со времен И.Маркварта существует предположение, поддержанное Б.Н.Заходером (4.90) и решительно, но без аргументов отвергаемое А.П.Новосильцевым (7.386), что русы-купцы данного сообщения — это испорченное обозначение евреев — ар_Раданийа. Тогда наличие переводчиков из славян у путешествующих по всему мусульмано-византийскому миру купцов представляется совершенно невероятным. Впрочем преимущество волжских булгар перед славянами на роль системообразующего компонента подобной корпорации тоже совершенно неочевидно. Скорее тут можно увидель модифицированный смысл невольники-профессионалы по типу ас-сакалиба — гвардия, боевые холопы.
Во-вторых, сообщение Масуди (Начало X в. — 956 г.) об Итиле, где было семь судей: двое для мусульман, двое для хазар в соответствии с законом Торы, двое для христиан в соответствии с Евангелием и один для славян, русов и прочих язычников: он судил их в соответствии с естественным правом, то есть по разуму. (16.230) Попытка интерпретировать ас-сакалиба этого сообщения Масуди вне всего контекста его произведения вероятно не может привести к положительным результатам, однако книги Масуди: «Хроника» — «Ахбар аз-заман», «Средняя книга» — «ал-Китаб ал-аусат», «Промывальни золота и рудники самоцветов» — «Мурудж аз-захаб ва ма’адин ал-джавахир», «Книга предупреждения и пересмотра» — «Китаб ат-танбих ва-л-ишраф»; до сих пор недоступны русскоязычному читателю. Все библиогафии отсылают к практически недоступным французским изданиям прошлого века. И только в 1989 г. в Бейруте вышел новый перевод на английский. Однако двойные переводы неизбежно пораждают ошибки, так что будем надеятся, что российские востоковеды найдут деньги и желание для осуществления серии русских переводов множества до сих пор непереводившихся в полном объеме текстов восточных авторов.
В заключении скажем, что в данной статье совершенно сознательно обойдена проблема употребления термина русы восточными авторами, а так же всех связанных с этим классических вопросов: соответствие русов и славян, три центра, остров рус, русская торговля, походы русов и др. Все это темы, требующие отдельного рассмотрения.
Константин Егоров
Примечания
1. Путешествие Ибн Фадлана на Волгу. в кн. Русские летописи. Т.2. Воскресенская летопись, Рязань, 1998 г. Печатается по изданию Путешествие Ибн Фадлана на Волгу. Под редакцией академика И.Ю.Крачковского. М.-Л., 1939 г.
2. Validi Togan A.Z. lbn Fadlan’s Reisehericht. Leipzig, 1939.
3. Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений Восточной Европе., т. 1. М. 1962г.
4. Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений Восточной Европе., т. 2. М. 1967г.
5. Ковалевский А.П. Посольство халифа к царю волжских булгар в 921-922 гг // Ист. зап. 1951. Т. 37. С. 163.
6. Например, Т.Левицкого
7. Новосильцев А.П.. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа.
8. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М., 1993.
9. Данилевский И.Н. Древняя Русь Глазами современников и потомков (IX-XII вв.). М., 1999 г.
10. Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси IX-XI веков. Смленск, М., 1995 г.
11. Древняя русь в светезарубежных источников. Под редакцией Е.А.Мельниковой. М. 1999 г. Часть I. Античные источники — А.В.Подосинов. Часть II. Византийские источники — М.В.Бибиков. Часть III. Восточные источники — И.Г.Коновалова. Часть IV. Западноевропейские источники — А.В.Назаренко. Часть V. Скандинавские источники — Г.В.Глазырина, Т.Н.Джаксон, Е.А.Мельникова.
12. В.В.Седов Восточные славяне в VI-XIII вв. М., 1982 г.
13. Новосельцев А.П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-IX вв. в кн. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965.
14. Гумилёв Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. М. 1992.
15. Приведём здесь общую характеристику восточных авторов, которую дал Б.Н.Заходер солидаризуясь со своим предшественником В.В.Бартольдом. (3.5)
«…наш замечательный ориенталист В.В.Бартольд (1869-1930) отмечал: «Положение с арабской географической литературой несколько затруднено её книжным характером и связанной с этим хронологической неопределённостью. Например, если мы знаем, что один автор писал в Х в., а другой — в IX в., то из этого не следует, чтобы рассказы второго относились к более позднему времени, чем рассказы первого; почти все авторы пишут по книгам, не называя своих источников и не определяя их времени, и часто бывает, что в сочинении XI в. использован более ранний источник, чем в сочинении X в.» Внимательный просмотр раннесредневековой географической литературы на арабском и персидском языках приводит нас к ещё более решительным выводам: авторы, биографические данные которых позволяют высказать предположение об их реальном и оригинальном участии в приписываемом им сочинении, — чрезвычайно редки. Подавляющее большинство авторов географических сочинений — компиляторы; ни рассмотрение их собственных сочинений, ни какие-либо иные данные вне этих сочинений не позволяют ни в малейшей мере обоснованно утверждать их самостоятельность и оригинальность. Если к этому присоединить ещё то обстоятельство, что большинство этих сочинений дошло до нас в плохой текстовой сохранности, и что значительная часть сочинений сохранилась в очень поздней и, естественно, искажённой переписке, то упоминание автора и названия сочинения зачастую может быть заменено отсылкой к варианту или редакции, представителем которых является тот или иной автор».
16. Вернадский Г.В. Древняя русь. Тверь, М., 1996 г.
